Тема богослужебного реформаторства, к сожалению, не теряет своей актуальности, вынуждая нас обращаться к ней снова и снова. Один из ее аспектов – проблема т. н. сверхчастого причащения, т. е. стремления участвовать в Таинстве Евхаристии столь часто, насколько возможно (в идеале – каждый день), но без соблюдения традиционных норм подготовки (хотя бы трехдневного поста, очищения души в Таинстве Исповеди, выполнения положенного молитвенного правила и др.). Сторонники новшества оправдываются, ссылаясь обычно на «древнюю практику»: «Христиане первых веков причащались каждый день. А нам, последним христианам, живущим посреди безчисленных соблазнов, разве не требуется ежедневное духовное подкрепление?» Действительно, нам крайне необходима помощь свыше, Божественная благодать, в стяжании которой, по учению Церкви, и состоит цель жизни христианина. Однако Святые Отцы наставляют, что благодать в церковных Таинствах подается не «автоматически», но по мере внутренней работы человека над собой, его усердия в деле самоисправления, в борьбе со страстями и стяжании добродетелей. Преподобный Симеон Новый Богослов пишет: «Если христианин желает теперь облечься благодатной силою о Христе Иисусе для избавления от греха и исполнения всякой воли Божией, пусть покается, понесет труды покаяния в посте, молитвах и других подвигах и приступит с верой к строителям благодати Христовой» (т. е. священникам).
В публикуемой ниже работе сербского автора убедительно показана несостоятельность аргументов сторонников сверхчастого причащения, аппелирующих к «практике древней Церкви», и недопустимость отождествления всего процесса спасения лишь с участием в Божественной Литургии и причащением Святых Христовых Таин.
Антихристианскую теорию непротивления злу насилием, подразумевающую и непротивление всему греховному, измыслил в конце XIX века печально знаменитый Лев Толстой. Это учение было и навеки останется абсолютно неправославным, антиправославным, ибо христиане призваны подвизаться против греха даже до крови (см.: Евр. 12, 4). Поэтому Л.Н. Толстой и был осужден и анафематствован Святой Церковью как еретик. А греха хуже ереси нет, ибо нет большего падения для человека, чем отступление от истины!
Но многие забывают об этом. Не исключение и наши пастыри. Очарованные и опьяненные разносторонним и всевозможным человекоугодническим искажением прежде четко определенных церковных норм и правил, они постепенно отдаляются от животворной благодати, пребывающей в Церкви. Ибо любое человекоугодие приводит к умалению строгости понятий и отхождению от единой абсолютной вселенской Ценности, Аксиомы, Критерия, т. е. от Богочеловека Христа, нашего Пути, Истины и Жизни. А без обладания этой Истиной невозможно стяжания Жизни Вечной. Такие уклонения недопустимы и вызывают большую тревогу; особенно же – поступки архипастырей (совершаемые якобы от имени Церкви, на деле же – от своего суетного мудрования) и их «богословские» взгляды, представляющие абсолютное относительным. Так совершается отступление от святоотеческой апостольской традиции Церкви – неприкосновенной, неизменной и незаменимой, не допускающей никакой неопределенности.
Сегодня это искажение, размытие четких рамок церковного учения проявляется в виде пацифизма и экуменизма. Любая уступка князю мира сего под предлогом мнимого человеколюбия, противная святоотеческому слову и духу, – это предательство Православия, раковая опухоль на Теле Церкви. В своей последней стадии метастазирования, т. е. нераскаянности, еретики отпадают от Церкви как сгнившие омертвевшие ее члены (тогда как само церковное Тело продолжает жить). Мы же, как и прежде, должны обличать душепагубные мнения, сатанинскую ересь, прикрытую ризами православного богословия и преподносимую в качестве исконных древних норм.
Чаще всего в наши дни нападкам подвергается христианское благочестие – основание Православия. Т. е. современные пастыри и лжебогословы проповедуют «богословие», соответствующее их пагубной жизни. Их «теология» – оправдание личного эгоистичного существования, чуждого подвижничества и стремления ко спасению, но имеющего опасное безответственное снисхождение к своим грехам и духу мира сего, – тому самому духу «наслажденческого» потребительского общества, которое нам навязывает Запад. Такое ложное «богословие» – полная противоположность святоотеческому подвижничеству, коим пронизано все Священное Предание Церкви. И в борьбе с этим грехом насаждения неопределенности, вольномыслия – со сверхгрехом, основой всякой ереси, в том числе и новейшей и наипагубнейшей ереси экуменизма, – следуя апостольскому завету, надо подвизаться именно до крови!
Каким образом он проявляется в нашей церковной среде? Обновленцы насаждают так называемые ими «древние литургические формы первых веков церковной истории», утверждая, что таким образом можно возродить дух «ранней церковности», «более истинной», по сравнению с настоящей. Однако ранняя церковность была одновременно христоцентричной и эсхатологической, особенно в вопросе литургического благочестия. Божественная Литургия всецело сосредоточивалась на ожидании Христа, отчего и возник обычай молиться лицом к востоку – месту повседневного появления солнца, откуда однажды вновь воссияет и Солнце Правды – Господь Иисус Христос, грядущий судить живых и мертвых. Это сердечное чаяние перерождалось в жажду Христа и Царства Небесного – и не только на евхаристических собраниях верующих первых веков (как это ошибочно представляет современное «литургическое богословие»), но и во всей их жизни. Христиане первых веков существовали в обстановке жесточайших гонений, и их благочестивое и неугасимое стремление соединиться со Христом и достичь Царства будущего века на практике подтверждено подчеркнуто мученическим характером не только литургического благочестия, но и всего Церковного Предания того времени. Страдания, составляющие центральную часть житий святых мучеников первых веков, раскрывают иной подход ко спасению во Христе и в Церкви и иной взгляд на само понятие Церкви – отличный от понимания якобы опирающегося на исконное церковное учение современного «литургического богословия».
Самым важным было не отречься от Христа, сохранить неповрежденную веру в Него, ибо это – главное условие существования христианской общины. Помогало тут духовное оружие – подвиги поста, молитвы, наставление в вере, способствующие сохранению внутренней крепости, а значит – и христианской веры и благочестия. Непрестанное трезвение, напряжение духовных сил у первых христиан не сводились только к частому участию в литургических собраниях, но распространялись на всю их жизнь. Ибо при постоянных гонениях они в любой момент должны были быть готовы к подвигу, к страданию и исповеданию христианского имени и веры во Христа. Так, святой мученик Тивуртий († 230) дерзновенно заявил мучителю: «Угрожаешь ли ты мне огнем? Но мы угасили в теле больший пламень похоти и сего огня не убоимся».
Такие христиане всегда пребывали в готовности соединиться со Христом в святейшем Таинстве Причащения, чтобы безбоязненно последовать на мучения за веру. Для них, умерших миру, по слову святого апостола Павла, распяв себя ему и его себе (см.: Гал. 6, 14), – смерть за Христа становилась естественным завершением земной жизни. «Все, что ни есть в мире, мы почитаем как бы за сон и даже вменили бы себе в скорбь и Божие наказание, что не претерпеваем за Христа жесточайших мучений» – говорил святой мученик Гликерий († 303).
Тот факт, что мученичество было сердцевиной, сутью жизни первых христиан, и что это отнюдь не утопия, свидетельствуют многочисленные жития святых, в которых спасение практически отождествляется с подвигом страдания за Христа. Это живая, не морализаторская, реальная наука следования за Спасителем, наука сохранения и соблюдения Его учения – и в каждой мелочи, и в самом драматичном, голгофском, страдальческом и крестовоскресном подвиге.
Вот лишь несколько отраженных в мученических житиях образов
такого небожаждущего и христожаждущего благочестия первых христиан.
Уже упомянутый святой мученик Гликерий пресвитер говорил Царю Максимиану в никомидийском храме, переполненном верными, которых тот собирался сжечь, если они не отрекутся от Христа: «Обещанные тобою дары не привлекают нас, Царь; угроз же твоих мы не боимся. <…> Царь всяческих даровал нам свыше оружие, которым мы также вооружаемся и защищаемся, как ныне ты своими оруженосцами. Противостоя тебе, мы твердо надеемся одержать чудесную победу, ибо, будучи побиваемы, мы одолеваем, а падая – побеждаем».
В житии святого мученика Иакова Персянина († 421) Царь, обращаясь к страдальцу Христову, произносит следующее: «Знай, что ты повинен смерти; но только я не казню тебя мечом, чтобы ты не умер скорой смертью, а долго и жестоко буду мучить тебя, и предам горчайшей смерти». Святой же возражает: «Что хочешь делать – делай, Царь, скорей, но знай, что не устрашат меня слова твои, которые подобны ветру, дующему на каменную скалу. Я не боюсь смерти, памятуя, что временная смерть есть только сон, ибо все люди восстанут из гробов своих во время страшного Второго пришествия Христа моего и Господа».
Святые сестры-мученицы Нимфодора, Минодора и Митродора († ок. 305–311) говорили своему мучителю, князю Фронтону, вельможе Царя Максимиана:«Неужели ты думаешь устрашить нас мучениями и жестокими ранами? Собери сюда со всей вселенной орудия мучений, мечи, колья, когти железные; призови со всего света всех мучителей; соедини вместе всевозможные мучения и предай им наши слабые тела; увидишь ты, что скорее сокрушатся все те орудия, у всех мучителей устанут руки и все виды мучений твоих истощатся, нежели мы отвергнемся от Христа нашего: горькие муки за Него для нас будут сладким раем, а смерть временная – Вечной Жизнью».
Осмеивая князя-мучителя и пытки, которым он его подвергал, святой мученик Калинник († 250) восклицал:«Ты грозил мне великими муками, а налагаешь на меня весьма малые. Нанеси мне раны побольше, приложи лютейшие мучения: не боюсь я ни огня, ни меча, смеюсь над смертью, ожидая от Господа моего принять Жизнь Вечную».
Святой великомученик Пантелеимон († 305) отвечал жестоко истязавшему его Царю Максимиану: «Все умершие за Христа не погибли, а нашли себе Вечную Жизнь. <...> Я буду считать жизнь пустой, если не умру за Христа, а если умру, сочту это приобретением».
Священномученик Климент, епископ Анкирский († 312), безбоязненно заявлял царскому наместнику Домициану: «Правитель, ваши дары мы признаем ничтожеством, ваш почет – безчестием и высокий сан – работой пленника. Напротив, безчестие, угрозы, мучения доставляют нам радость и утешение и, что больше всего, соединяют нас с Богом. Зная это, ты не надейся отвратить нас от благочестия – ни обещанием почестей и даров, ни угрозами мучений».
Все приведенные выше примеры отражают подвижнический подход к делу спасения в Церкви первых веков. Господь Иисус Христос дарует Свою благодать всем, но не «механически», не из-за количественного участия в Таинствах. Для получения Его даров недостаточно быть пассивным членом Церкви, т. е. только креститься и регулярно посещать литургические собрания, – нет, тут необходимо добровольное самопожертвование, подвиги и страдания за Христа! Нужно ощутить в себе личную потребность исповедовать и подтверждать делами верность Спасителю, вплоть до пролития крови.
Спасение во Христе понималось первыми христианами как взаимодействие Бога и человека. Быть членом Церкви и спасаться в ней – значит неустанно подвизаться, ибо на пути ко Христу, к Царствию Небесному, к своему обожению необходим безпрерывный подвиг. Обожение достигается с помощью Господа, но только собственным активным деланием, т. е. стремлением ко всецелому исполнению Евангельского учения, стремлением стать жертвой ради Христа при следовании Его всесовершенной воле, открытой нам в Евангельской проповеди.
Каждому человеку, знакомому с историей Православной Церкви, известно, что этот аскетический характер раннехристианского благочестия после принятия Миланского эдикта, когда христианам было разрешено свободно исповедовать свою веру и гонения на них прекратились, сохранялся в пустынях монахами-подвижниками. Неоспоримый факт: главным хранителем первохристианского благочестия стало монашеское Предание, переходившее из поколения в поколение посредством такого церковного института как старчество или православное духовничество. Духовный отец завещевал Предание духовному сыну, и оно продолжало существовать в монашеских кругах, общежительный порядок которых устроен по образу раннехристианской Церкви, описанной в Апостольских Деяниях. Именно поэтому монашество и называют солью, которая своей живой, жертвенно-подвижнической, крестовоскресной набожностью осоляет землю сердец народа Божия, и благодаря этому семя веры христианской, посеянное и взошедшее в Церкви, приносит те же спасительные и христоносные духовные плоды благочестия, которыми были украшены христиане первых веков. Таким образом, монашество, вопреки клевете и презрению к нему со стороны проповедников современного «литургического богословия», есть священное установление, глубоко объединяющее Церковь.
А Святое Причащение представляет собой самое тесное, самое совершенное соединение смертных людей с безсмертным Богочеловеком Христом; оно есть и исполнение Его заповедей – о посте, молитве и всех христоносных добродетелях и подвигах, составляющих необходимое условие для такого соединения. Господь Иисус Христос – всесовершенное Добро, Олицетворение всех достоинств, Суть всего, Зеница, вобравшая в Себя все добродетели, Солнце, от Которого исходит всякое благо. Поэтому творить добро – значит объединяться во Христе, наполняться Христом, собирая лучи богочеловеческих добродетелей, озаряющих в наших душах божественный образ, по которому мы сотворены, – образ, приводящий к Первообразу, Архетипу – Богочеловеку Христу. Только поистине благочестивая жизнь, сияющая добродетелями и подвигами, деятельно сочетающими нас с Господом, есть исполнение нашего назначения, к которому в Крещении и Миропомазании призван каждый христианин.
Каким образом через подвижничество мы восходим к своему истинному достоинству, становимся «царственным священством» (см.: 1 Петр. 2, 9)? Это возможно при стяжании добродетелей, происходящих от всесовершенного Солнца Правды и Источника всякого добра – Господа нашего Иисуса Христа. Приобретая добродетели подвижническими трудами, мы таким образом возвращаем их в качестве даров их Источнику – Богу.
В этом и состоит подлинная литургическая жизнь. В самом широком и существенном смысле Литургия – это приношение себя и всего нашего Христу. «Твоя от Твоих» – от Твоего добра, от Твоих слуг, Тебе, Богочеловеку, Первосвященнику, Который приносит все наше и Самого Себя Богу Отцу в жертву благоприятную. Такой подход к жизни во Христе – подвижнический, аскетический – есть исполнение литургического «сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Однако Господу надо приносить только жизнь, исполненную совершенств, ибо иная, греховная – есть удаление от Него.
Таким образом, термин «литургическая жизнь» можно правильно понять только в контексте подвижнического жития и обновления себя самих, а не чина Божественной Литургии.
В этом смысле следует разуметь и слова преподобного Иустина, что «в Церкви все – святая тайна» и каждое «Господи, помилуй!», каждая добродетель приобщают нас ко Христу Богочеловеку, к Его Божественному Телу. Богозрительно и с пастырской ответственностью говоря о спасении во Христе, в Церкви, отец Иустин никогда не отделял святые Таинства от святых добродетелей, ибо это две родственные категории, которые только вместе вводят нас в богочеловеческую, спасительную, исконную реальность Церкви и всех ее частей.
Из всего вышесказанного очевидно: сведение спасения исключительно к процессу участия в Божественной Литургии, пропагандируемое современными приверженцами «древней практики» («литургическими обновителями»), никак не связано с Церковью первых христиан, утвержденной их высокими подвигами и мученической кровью.
Иеромонах Максим
Перевод с сербского Майи Йончич
Источник: газета «Православный Крест» № 9 (129) (от 1 мая 2015 г.)
Печатается с сокращениями
Окончание следует
Фото: 1 – Святая Чаша, 2 – Римские катакомбы – место захоронений
и молитвенных собраний первых христиан