Начало см. здесь.

Тема богослужебного реформаторства, к сожалению, не теряет своей актуальности, вынуждая нас вновь и вновь говорить об этом на страницах «ПК». Один из ее аспектов – проблема т. н. сверхчастого причащения, т. е. стремления участвовать в Таинстве Евхаристии столь часто, насколько возможно (хотя бы и каждый день), но без соблюдения традиционных норм подготовки (предварительного поста, очищения души в Таинстве Исповеди, выполнения положенного молитвенного правила и др.). Сегодня мы публикуем продолжение работы сербскогосвященника, в которой убедительно обличается еретичность современного человекоугоднического «литургического богословия», охарактеризованного автором как «деструктивное протестантско-реформаторское, сектантское уклонение».

После Миланского эдикта 313 года, когда Церковь вошла в эпоху относительного внешнего спокойствия, мученический и самоотверженный характер раннего христианского благочестия сохранялся по большей части среди обитавших в пустынях монахов, чьи подвиги сделали их законными наследниками и приемниками истинной христианской набожности и церковности первых веков.

Монашествующие сохранили сознание необходимости подвига для спасения во Христе – в противовес современному «литургическому богословию» неореформаторов, которые единственным и достаточным «подвигом» считают одно лишь присутствие на Божественной Литургии. Такое неправославное, только по названию своему евхаристическое, а деле совершенно противоевхаристическое «богословие» стремится представить святоотеческое понимание подвига и подвижничества (как и все монашеское предание) – антицерковным и индивидуалистским. Согласно логике обновленцев, первые «индивидуалисты» – это святые мученики и подвижники, ярчайшие звезды на Небе церковном, украсившие своими именами православный календарь. Сторонники «евхаристического богословия» убеждены, что их подвиги были личными, «частными», а не соборными актами. А соборным, церковным и спасительным, по их мнению, может быть только то, что хоть каким-то образом, пусть даже чисто формально, связано с Божественной Литургией.

Вопреки такому искаженному пониманию соборности, Церковь Божия устами Святых Отцов всегда открыто и громогласно исповедовала, что в ней все – богочеловеческое: каждая деталь, каждый камень и столбец, от основания до купола. Ясно, что соборность – это основной связующий элемент Церкви, также богочеловеческий. Следовательно, чтобы быть соборным, жить соборно, т. е. стать частью Церкви – Тела Христова, нужно в первую очередь соединиться со Христом. В таком единении с Господом – верой, подвигом, жертвой и добродетелями – и пребывали подвижники-пустынники в вертепах и в пропастях земных (Евр. 11, 38), а также мученики, запечатлевшие правое исповедание кровью. Это понятно всякому благочестивому христианину, ежедневно в молитвах обращающемуся к прославленным и безвестным подвижникам веры и благочестия, исповедникам Православия – истины Христовой.

Литургическая жизнь святых Божиих была частью их естества, как пища и воздух для любого человека. И как без воздуха невозможно дышать, так нельзя жить по-христиански без причащения Святых Христовых Таин. Это естественная, органичная часть бытия христианина как члена Церкви. Но общение, соединение со Христом и всеми верными в Таинстве Евхаристии, будучи частью естества церковного человека, тем не менее не есть абсолютное мерило, некий исключительный фактор, достаточный для спасения; особенно если речь идет только об участии в какой-либо конкретной церковной общине. Это подтверждает облако свидетелей (Там же. 12, 1) – всех святых, спасенных и просиявших во Христе от первых веков и доныне. В их житиях ясно отражено сознательное, подвижническое стремление к соединению с Господом, к верности и следованию Ему во всем – не только в святых Таинствах, но и на путях стяжания добродетелей. Многие из прославленных подвижников никогда не состояли ни в какой «евхаристической общине», но, благодаря своим высоким подвигам, в Духе Святом соединились со Христом, став более истинными и живыми членами Церкви и причастниками ее соборности, чем иные епископы и священники, постоянные участники литургических собраний.

Поборники «евхаристического богословия» предлагают верующим «голые» богослужебные формы Церкви первых веков, искусственно отделенные от их естественной среды, лишенные ее мученического и подвижнического духа. Это «богословие» приложило немало усилий к тому, чтобы умалить в глазах современников роль и значение православного монашества, главного носителя истинного аскетического и соборного духа ранней церковности. Возникшее не в благодатной атмосфере чистоты Православия, а пришедшее к нам с Запада, оно пропитано духом мира сего. И вместо того чтобы бдительными пастырскими трудами день за днем вести верных к истинному благочестию, проповедники «литургического богословия» своим неразумным снисхождением к человеческой расслабленности учат паству следовать по широкому пути самоугождения, пути потребительско-эгоистичного, одержимого торгашеством нашего общества, примером духовной погибели которого служит западный мир.

Проповедники «литургического богословия» настаивают на необходимости разделения святых Таинств Покаяния (Исповеди) и Причащения, а также упорно отвергают традиционные предания, особенно – живое и важнейшее предание о подготовке к принятию Святых Таин Тела и Крови Христовых постом и молитвой. Кроме того, их проповедь – небывалое восстание на нравственные критерии в святоотеческом наследии Церкви (ведь прежде никто еще не додумывался разделять святые добродетели и Таинства!). Этот безцельный путь новых «богословов» ведет не к здравой богочеловеческой соборной церковности, а к деструктивному протестантско-реформаторскому сектантскому уклонению.

Тот же, кто через стяжание святых добродетелей и приобщение Святых Таинств соединяется со Христом, одновременно соединяется и со всем, что во Христе, со всей Церковью и всем тварным миром, носящим на себе печать Богочеловека. И в этом случае исчезает необходимость искать какую-то особую «литургическую общину», потому что Церковь – это и есть единое сообщество верных. Она – богочеловеческий организм; и единственное правильное Мерило, Которым мы можем ее измерять, – Христос. Это Богочеловеческое Мерило и Критерий для правильных суждений не только о Церкви, но и обо всем творении. Он не может быть заменен никаким «литургическим сообществом» или академическим сухим теоретизированием и спекуляциями. «Богословие», ставящее во главу угла не Господа нашего Иисуса Христа, а что-либо иное – церковную общину, Литургию, епископов, – никогда не было и не будет признано и принято Церковью. Все, что ни есть в Церкви, каждое святое Таинство (в том числе и Евхаристия) – это все лишь части Всетайны, Богочеловека Иисуса Христа. Он есть Лоза, а люди и идеи – ветви: либо живые, единые с Лозой, либо отторгнутые от Нее злосчастной рукой какого-нибудь реформатора. О таких «богословах» святой апостол Павел сказал, что они вторгаются в то, чего не видели, безрассудно надмеваясь плотским своим умом и не держась Главы, от Которой все тело, составами и связями будучи соединяемо и скрепляемо, растет возрастом Божиим (Кол. 2, 18–19).

В среде не знающих подвижничества «литургических богословов» монашество считается антицерковным установлением, «наследием александрийской оригенистской школы» – потому, вероятно, что монашеская традиция хранит верные понятия о христианских добродетелях и евангельском образе жизни, об исполнении заповедей Божиих. Не признающее подвижничество и монашество, которые якобы «тормозят развитие» Церкви и в понимании модернистов представляют собой антисоборный элемент, «литургическое богословие» проповедует ложную любовь, «любовь» широкого пути, ведущего в ад. Такая «любовь» лишена жертвы, опыта, очищения, Голгофы, страдания и Креста. А «любовь» без Креста – это «любовь» без Христа, не приближающая, а, напротив, удаляющая от спасения, от Господа (Чья любовь воссияла прежде всего на Кресте и в Его Живоносном Гробе).

Неудивительно, что такая прекраснодушная «любовь» привела многих наших пастырей к злославной ереси экуменизма, представляющего собой концентрацию прелестного человеческого сентиментализма – детища европейского гуманизма. И неслучайно «литургическое богословие» стало основой т. н. «экуменического диалога». В нашей Церкви оно – своеобразный троянский конь, внутри которого сокрыт бес экуменизма.

Православие учит, что без Креста нет Воскресения. Поэтому все христианские добродетели, в том числе и любовь, приобретаются трудом, подвигом, самораспятием, за которым следует духовное преображение. Все святые Таинства тоже связаны с живительным крестным воскресением души, и к каждому из них необходимо приступать с благоговением, с трезвенным и смиренным желанием своего исправления, ибо только тогда они будут для нас спасительными и живоносными. А в противном случае – Таинства станут залогом вечной погибели. Следовательно, люди, отделяющие Таинства от личного подвига, отделяют Воскресение от Креста, обезсмысливая и то, и другое и ругаясь над Божественным домостроительством, над Жертвой Христовой «нас ради человек и нашего ради спасения».

Крест своей формой напоминает о двойственной, богочеловеческой природе спасения каждого христианина в Церкви. Вертикальная часть означает Божий призыв к человеку, Божие действие через святые Таинства, а горизонтальная – нравственное учение Евангелия Христова, на котором каждый из нас распинает себя в самоотверженном подвиге любви к Богу и ближним. Оба этих элемента – и тот, что символизирует Божии Таинства, и другой, нравственный – неразрывно связаны в Христовом домостроительстве спасения, проповедуемом Церковью на протяжении веков. И только два элемента вместе образуют пересечение, а потому каждый, кто покушается отделить Богочеловеческую вертикаль от Евангельской горизонтали, ломает и попирает Крест, отрекается от него, т. е. становится богоборцем. Именно это совершают насмехающиеся над монашеским наследием, плоды которого всегда заполняли небесные житницы Христа Царя, – наследием, которое было с первых веков христианства и остается до наших дней остается хранителем и носителем подвижнического духа Церкви.

Церковная история свидетельствует, что именно монашество всегда стояло за сохранение спасительной Христовой Православной веры; оно считалось совестью Церкви и первым поднимало тревогу при угрозах чистоте Православия. Монашество было передней линией фронта в борьбе за истину, где потерпели поражение все неопытные, неискусные христиане; все те, кто отвергал мученическое и подвижническое сближение со Христом и Его Церковью. Все лжепастыри и их последователи, ради своего «плотского модернизма», по слову отца Иустина (Поповича), загрязнявшие и мутившие чистую воду православного вероисповедания, пытаясь поколебать основание Церкви.

Итак, из сказанного выше ясно, что т. н. «евхаристическое богословие» – это попытка противоестественного соединения неземного, небесного, православного святоотеческого богословия с потребительским, человекоугодническим и похотливым духом современного мира. Его проповедники, отрицающие необходимость нравственного делания, губят собственные души и преграждают путь ко спасению внимающей им пастве.

Разъединение тайны спасения и тайны подвига в современном «глянцевом богословии» – не плод Духа Святаго, Которым вдохновляется богословие истинное, а порождение мирского духа, стремления приспособить Церковь и Православие к нуждам века сего, по сути – богохульство. Такое угодничество миру, как показала церковная история, всегда заканчивается сползанием с прямого пути на обочину, в кювет, к ереси. Поэтому, как мы уже отмечали, «литургическое богословие» и становится основой экуменизма (религиозного аналога глобализма). Обмирщение – точка соприкосновения этого «богословия» и экуменической ереси, точка невозврата и падение! И напротив, богочеловеческий консервативизм, как говорил отец Иустин, обязует нас приспособить не Церковь к миру, но мир к Церкви. Это и есть единственный верный литургический акт приношения всех Божиих творений своему Творцу, единственное подлинное назначение Церкви.

Иеромонах Максим

Перевод с сербского Майи Йончич

Источник: газета «Православный Крест» № 10 (130) (от 15 мая 2015 г.)