Государь с детьми в Тобольске
1/14 августа Царская Семья была отправлена в ссылку. Они очень надеялись, что им предстоит маршрут на юг, в Крым. Но когда было приказано взять теплую одежду и запас продовольствия на пять суток, догадались, что впереди – Сибирь.
«Судьба Царской Семьи – это, может быть, единственное, в чем Временное правительство действовало вполне логично. Отсюда и Тобольск – подальше от центра, в глушь, по мере возможности, в забвение, хотя бы и временное. Тень Царской Семьи стояла не только „угрызением совести", она стояла личной угрозой для всех участников Февраля – эту угрозу нужно было убрать подальше. В этом были единодушны все – от генералов до социалистов. И именно поэтому никто не позаботился о Царской Семье – ни в Царском, ни в Тобольске»(И. Солоневич).
Все так, но просматривается еще одна причина ссылки Царской Семьи именно в Сибирь. Признаться в ней постеснялись и князь Львов, и Керенский, но она просвечивает сквозь словесные хитросплетения их мемуаров. Заговорщики не смогли преодолеть искус использовать шанс, который преподнес им древний искуситель: низвести Помазанника Божиего, того, «выше которого из всех живущих на земле нет» (о. Афанасий Беляев), до уровня обычного преступника. А для преступников Сибирь – традиционное место заслуженного наказания. С помощью этой мысли, которая настойчиво внедрялась в сознание народа, они надеялись оправдать как саму ссылку, так и свержение Царя, обосновать которые законным путем было невозможно.
Путь в Сибирь открывал второй этап на их пути к Ипатьевскому дому. О том, что местом ссылки определен Тобольск, Керенский сообщил буквально накануне отъезда. В вечер отъезда он суетился, без конца повторял, что Семья в Тобольске не должна испытывать никаких лишений и вмешательства в свою жизнь. С преувеличенной непринужденностью пожал руки Великим Княжнам, поцеловал руку Государыни, а Государю сказал: «До свидания, Ваше Величество» (!). Нервозность премьера дошла до смешного: прощаясь с Семьей, он зачем-то уверял их всех, что очень хорошо спал.
«Это была неправда, – замечает Бенкендорф, – т. к. он провел ночь, волнуясь, как черт перед заутреней, и была даже минута, когда он отчаивался в возможности отправить Императора».
Дети перед отъездом горько плакали, а их родители говорили: «Мы готовы все перенести, если это нужно для блага России».
Последняя ночь в родном доме прошла грустно и тяжело. Доктор Боткин ходил от одних к другим с бутылочкой капель и всех утешал. «Какое страдание наш отъезд. Все уложено, пустые комнаты. Так больно...» (из письма Государыни к А. Вырубовой).
Отъезд был назначен на час ночи, а выехали около 6 часов утра. Царскую Семью провожали граф и графиня Бенкендорф, баронесса Буксгевден и несколько слуг.
Искренние друзья, как известно, узнаются в скорбях. За день до отъезда, 31 июля 1917 года с Царской Семьей приехал попрощаться командир 2-го Гвардейского стрелкового запасного полка полковник Н. А. Артабалевский. В коридоре дворца он встретил доктора Боткина. Доктор сжал руку полковника и проговорил: «Нет никакой возможности повидаться. Они поручили мне обнять вас». Не сдержав слез, доктор порывисто обнял полковника и быстро ушел.
Те немногие люди, которые все же проникли к Семье, действовали в обстановке сугубой секретности. Капитана Владимира Николаевича Матвеева, безупречно воспитанного, выдержанного, чуткого, Государыня благословила образком и сказала: «Я просила Вас к себе, чтобы попрощаться с Вами и поблагодарить за Ваше всегда внимательное к нам отношение. Мы отрываемся от нашего родного дома и едем в полную неизвестность». Государь подарил свою фотографию: «Я думаю, что Вы не откажетесь принять на память мою фотографию. Карточка эта случайная, которая оказалась у меня под рукой. Я нарочно не написал числа, чтобы Вам, в случае чего, не было лишних неприятностей».
Пока капитан прощался с их Величествами, Цесаревич и Царевна Ольга Николаевна стояли на страже в обоих концах коридора. Встретив Царевну Марию Николаевну, Матвеев поцеловал ей руку. Караульный начальник штабс-капитан Кузьмин, приставленный наблюдать за Семейством, застиг капитана «на месте преступления» и пригрозил предать суду. Владимир Николаевич Матвеев не испугался и вместе с полковником Кобылинским поднес Государыне при отъезде букет роз.
Тот же штабс-капитан Кузьмин пообещал арестовать полковников Артабалевского и Кушелева, командира Императорских стрелков, если они приедут провожать Семью на вокзал. Офицеры выслушали... и поехали на вокзал. Они прорвались через все заслоны и остались ждать. И дождались...
Дальше рассказывает сам Николай Александрович Артабалевский: «Бледное лицо Государя и его незабвенный взор навсегда останутся в моей памяти. В необъяснимом порыве я припал головой к его плечу. Государь позволил мне побыть так несколько мгновений и сказал нам: „Идите, иначе может быть для вас обоих большая неприятность. Спасибо вам за службу, за преданность... за любовь к нам... от меня, Императрицы, моих детей... Служите России так же, как служили мне... Верная служба Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни ее величия... Храни вас Бог..." Еще раз Государь одарил нас своим незабываемым взглядом и скрылся в вагоне... Молчаливая толпа смотрела и точно чего-то ждала. Поезд медленно тронулся. Людская толпа вдруг всколыхнулась и замахала руками, платками и шапками. Замахала молча, без одного возгласа, без одного всхлипывания. Видел ли Государь и его августейшая Семья этот молчаливый жест народа, преданного, как и они, на голгофское мучение иудами России? Жест, полный мистической, священной тишины, безусловной любви, последнее „прости". Жест единения в предстоящих муках…»
Флигель-адъютант Мордвинов: «Я видел слезы у многих. Я чувствовал, что они пришли проводить не низложенного врага – Монарха, а покидавшего их своего природного, чтимого Царя... Этот Русский народ не понимал всего свершившегося, но думал иначе, чем его думские представители и „русские" генералы...»
В Тюмени пересели на пароход «Русь» – небольшой, но очень удобный. Пароход с таким говорящим названием сыграл в последние месяцы жизни Семьи важную роль. 36 часов плавания подарили им иллюзию свободы и отдыха.
В Тобольск прибыли 6/19 августа. Город произвел благоприятное впечатление, а вечерний колокольный звон напомнил тот, которым встречали российские города Царскую Семью в прежние времена. Однако в назначенный для пребывания Семьи губернаторский дом, пафосно названный «Домом свободы», переезжать было нельзя.
Письмо князя Долгорукова отчиму, графу Бенкендорфу, от 14 августа 1917 года: «Дорогой мой Павел! В Тобольск прибыли в 6 часов вечера. Дабы убедиться, какой дом и что приготовлено, мы решились с Макаровым ранее других отправиться в город и произвести разведку. Картина в общем была удручающая, и полное разочарование слов Ивана: шикарная усадьба с булочной, кондитерской, погребами и т. д.! Ничуть не бывало, грязный, заколоченный, вонючий дом в 13 жилых комнат, с некоторою мебелью, с ужасными уборными и ваннами. В чердачном помещении 5 комнат для прислуги. Для сопровождающих лиц – Татищева, Гендриковой, Боткина, Шнейдер, меня и др. офицеров (там же полк. Кобылинский) отведен напротив улицы другой дом, Корнилова, довольно просторный, но грязный и без всякой мебели, одним словом, сараи, но с паркетами. Надо тебе сказать, что оба дома находятся в центре города, на главной улице „Свободы"...
Седьмой день чистим, красим и приводим дома в приличный вид, покуда Семья и мы все сидим на пароходе „Русь". Каюты очень маленькие и удобства, в особенности для дам, очень мизерны. Алексей и Мария простудились. У первого болит сильно рука, и он по ночам часто плачет. Жильяр лежит в своей каютке восьмые сутки, у него появились какие-то язвы на ногах и руке. Лихорадка небольшая. Как будто здесь легче продовольствоваться и значительно дешевле. Молоко, яйца, масло и рыба достается обильно. Семья переносит все крайне хладнокровно и мужественно. Видимо, они легко привыкают к обстановке, по крайней мере, делают вид и не жалуются после всей бывшей роскоши…»
Из дневника Государя: «Дома, назначенные для нас и свиты... пустые, без всякой мебели, грязны... Поэтому остались на пароходе. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещения и легли спать рано...»
Государь «удивлялся» подобной халатности, поскольку сам был полной противоположностью: солдат-охранник, наблюдавший, как он вскапывает огород, воскликнул: «Если ему дать кусок земли и чтобы он сам на нем работал, так он скоро опять всю Россию заработает».
Переселились в «Дом свободы» 13/26 августа…
По книге Ольги
Черновой «Верные.
О тех, кто не предал Царственных Мучеников» (СПб., 2017)
+ + +
В ИЗГНАНИЕ
Дымится труба парохода,
В тиши раздаются гудки,
Бурлят под колесами воды
Холодной уральской реки.
На палубе Царь и Царица
Пославшей их в ссылку страны.
Печальны их светлые лица,
Смиренья их души полны.
Им видится церковь на взгорье
Средь сельских избушек простых.
Здесь друг их Распутин Григорий
Усердно молился за них.
Сердца их наполнили грустью
Родные для старца места.
Христовой он был для них Русью,
Убитой врагами Христа.
Был вечер и двигалось трудно,
Навек уходя в темноту,
Везущее узников судно
С названием «Русь» на борту.
Монах Лазарь (Афанасьев)