Великая Отечественная война уходит все дальше в прошлое. В этом году исполнится уже 75 лет со Дня Победы. Срок немалый, и под его завесой подвиг старшего поколения становится для нас, не воевавших, исторической далью. Мой родственник Валентин Григорьевич Козлов (1922–2006) прошел почти всю войну, участвовал в великих битвах, был тяжело ранен, чудом остался в живых. Обычно фронтовики не любят ворошить былое, но однажды в середине 90-х годов он поведал то, что не написано в учебниках, – живую правду о войне.
2 февраля 1943 года был памятный день окончания Сталинградской битвы. Приведем отрывок из воспоминаний В.Г.Козлова об обороне Сталинграда:
«В армию меня, 19-летнего, крепкого, высокорослого, призвали только в сентябре 1941 года. Оказалось, долго проверяли документы. В январе 1942 года, после усиленного обучения, наш батальон (800 человек) направили пешком за тыщу километров к Сталинграду. А там кругом – пустые степи! Если бы немцы прорвались через Волгу, то дальше пошли бы прямиком, без всяких препятствий. И вот в Ахтубе нас стали торжественно вооружать – перед всем строем вручали винтовку. У немцев танки, самолеты, автоматы, а мы, юнцы, против них – с винтовками. Мне, правда, ручной пулемет Дегтярева дали, а остальные, считай, остались безоружные. Одели-обули, погрузили на студебеккеры и повезли к переправе.
Тот день я хорошо запомнил – 29 августа 1942 года. Хмурый, ветреный, и тогда мне выпало остаться в живых. Подошла к берегу баржа. Половина роты погрузилась, а другим приказ: "Остаться на берегу”. Я в их числе. Отошли мы в лесок и оттуда видели, как баржа доплыла до середины реки и была разбита прямым попаданием. Все наши ребята погибли, не успев сделать по врагу ни одного выстрела из новеньких винтовок. С высоты Мамаева кургана немцы били по реке прямой наводкой. Нам, необстрелянным, страшно было видеть, как в небо взметнулся огромный столб воды, поплыли кровавые пятна, обломки баржи, жутко кричали умирающие. Вот так нас встретила война.
После гибели баржи командование отправило нас в другоеместо, на 20 км выше по Волге. Переправившись, ночью пришли мы на знаменитую Сталинградскую мельницу, что стоит примерно в 300 метрах от Волги. И как заняли там оборону, так и стояли, ни шагу назад не сделали. Там уже воевали "старики”. Те, конечно, похитрее были, зря под пули нос не совали. И мы, желторотые, на ходу учились у них всем боевым премудростям. Уже после войны я пытался вспомнить, сколько же атак мы отбили в ту осень 42-го, и не смог. Три-четыре в сутки бывало, а то и больше. Они выпьют и вперед. Утро, вечер, полночь – им без разбору.
А иногда в психическую вставали, в полный рост, с автоматами наперевес, со связками гранат. Ох, как страх наводили! Их косишь-косишь, а за ними новые цепи идут. Если слабонервный, дрогнешь и побежишь. Дух воинский должен быть тверд, тогда будет победа. А слабаков всегда побивают. Сами мы в атаку не ходили. Наша задача была другая – стоять насмерть, не пропускать врага. "За Волгой для вас земли нет” – такой клич-приказ командования знали все защитники Сталинграда.
За водой ползали только ночью. Тихо-тихо, по-пластунски. Иной раз чуть голову приподнимешь – тут же пуля свистит, за тобой всегда есть вражий надзор. Хуже того, немцы навешивали мощные фонари, светло было как днем. Иногда только каску с водой донесешь, да по пути расплещешь половину, а снайпер – р-раз, и пробьет ее у тебя под носом. Струйкой все и вытечет. Опять ползешь…
Ели что придется. В подвалах мельницы нашли мешки с мукой, а в ней полно каких-то мелких осколков, будто камешки от жерновов. Вот с водой эту штуку месили и лепешки делали. Сковородки не было, была просто железка. Положим ее на кирпичи, раскалим и на ней жарим. Ни соли, ни масла, ничего. А вода-то из Волги какая была? К берегу и обломки барж прибивало, и кровища тут, и чьи-то башмаки, и обрывок шинели, и мазут. Котелок кой-как принесешь, а в нем не знаешь, чего больше: воды или грязи. Пили и никакой инфекции не знали.
Однажды, помню, лошадь была убита. Я пристроился за ней с пулеметом. И потом, когда атаку отбили, мы вмиг эту конину растерзали. Голодные были постоянно... К концу своего первого месяца мы перестали узнавать друг друга. Худые, как скелеты, черные от копоти, грязные, щетиной обросли, обмундирование истрепалось. И все стали на одно лицо: страшные, вытянутые, сами на себя не похожи. Но ведь выстояли, удержали фронт!
…Молодые меня часто спрашивают: страшно ли на войне? Я как-то раз с одним товарищем тоже разговор имел на эту тему. Он сказал мне тогда: "Ничего уже не боюсь, устал только”. В горячке боя я тоже ничего не боялся. Там становишься как машина: бить, стрелять, мгновенно оценивать обстановку, любой ценой выполнять приказ. Но когда ночью наступает тишина, да темень непроглядная, а ты лежишь где-нибудь в углу один, и такая жуть забирает, аж за воротник ползет. Вот в такие моменты был страх. Одиночество, ночь, неизвестность — все это сильно давило на нервы.
В Сталинграде я воевал полтора месяца: весь сентябрь, а в середине октября меня ранило. Как сейчас помню тот день. Поели мы утром клеклых лепешек, и я говорю своему второму номеру: "Иди отдохни, а я тут пока посмотрю”. Немцы как раз в это время всегда и лезли. Метров двадцать от мельницы пробежал, залег, приготовился. И слышу: миномет по Волге шпарит. Думаю, встать надо, назад перебежать, как бы хуже не было. И только поднялся, а он ка-ак даст! Я упал, как подкошенный, а сзади выше коленки клок мяса выдрало. Лежал, пока не подползли двое наших и под руки уволокли меня в подвал.
Дело было в десять утра, и до самого вечера я валялся там на полу, только что перевязку сделали. Никаких лекарств не было. Лежи, терпи, вот и весь сказ. Выживешь – твое счастье. Нет – на нет и суда нет. На войне люди тысячами гибли. Только вечером
18 октября ребята положили меня на палатку, волоком потащили на переправу и погрузили на баржу. Метров сто не дотянули до берега, и с Мамаева кургана начался обстрел. От одного взрыва баржа накренилась и стала черпать ледяную воду. Мы кубарем покатились в реку. Кто мог, плыл. Кто не мог, исходил смертным криком и шел ко дну.
А мне снова выпало остаться в живых. Неподалеку в лесочке наши танкисты стояли в резерве и кинулись нам на выручку. Полуживых вылавливали из воды, грузили на полуторку, закидывали соломой и везли в госпиталь. …Это был еще только октябрь 1942 года. Впереди лежали долгие версты войны, кровь, и пот, и нестерпимые муки. Теперь сам с содроганием вспоминаю: неужели это наша жизнь? Как прошли? Как смогли выдержать?!»
Рассказ записала Н.Петрова
«В армию меня, 19-летнего, крепкого, высокорослого, призвали только в сентябре 1941 года. Оказалось, долго проверяли документы. В январе 1942 года, после усиленного обучения, наш батальон (800 человек) направили пешком за тыщу километров к Сталинграду. А там кругом – пустые степи! Если бы немцы прорвались через Волгу, то дальше пошли бы прямиком, без всяких препятствий. И вот в Ахтубе нас стали торжественно вооружать – перед всем строем вручали винтовку. У немцев танки, самолеты, автоматы, а мы, юнцы, против них – с винтовками. Мне, правда, ручной пулемет Дегтярева дали, а остальные, считай, остались безоружные. Одели-обули, погрузили на студебеккеры и повезли к переправе.
Тот день я хорошо запомнил – 29 августа 1942 года. Хмурый, ветреный, и тогда мне выпало остаться в живых. Подошла к берегу баржа. Половина роты погрузилась, а другим приказ: "Остаться на берегу”. Я в их числе. Отошли мы в лесок и оттуда видели, как баржа доплыла до середины реки и была разбита прямым попаданием. Все наши ребята погибли, не успев сделать по врагу ни одного выстрела из новеньких винтовок. С высоты Мамаева кургана немцы били по реке прямой наводкой. Нам, необстрелянным, страшно было видеть, как в небо взметнулся огромный столб воды, поплыли кровавые пятна, обломки баржи, жутко кричали умирающие. Вот так нас встретила война.
После гибели баржи командование отправило нас в другоеместо, на 20 км выше по Волге. Переправившись, ночью пришли мы на знаменитую Сталинградскую мельницу, что стоит примерно в 300 метрах от Волги. И как заняли там оборону, так и стояли, ни шагу назад не сделали. Там уже воевали "старики”. Те, конечно, похитрее были, зря под пули нос не совали. И мы, желторотые, на ходу учились у них всем боевым премудростям. Уже после войны я пытался вспомнить, сколько же атак мы отбили в ту осень 42-го, и не смог. Три-четыре в сутки бывало, а то и больше. Они выпьют и вперед. Утро, вечер, полночь – им без разбору.
А иногда в психическую вставали, в полный рост, с автоматами наперевес, со связками гранат. Ох, как страх наводили! Их косишь-косишь, а за ними новые цепи идут. Если слабонервный, дрогнешь и побежишь. Дух воинский должен быть тверд, тогда будет победа. А слабаков всегда побивают. Сами мы в атаку не ходили. Наша задача была другая – стоять насмерть, не пропускать врага. "За Волгой для вас земли нет” – такой клич-приказ командования знали все защитники Сталинграда.
За водой ползали только ночью. Тихо-тихо, по-пластунски. Иной раз чуть голову приподнимешь – тут же пуля свистит, за тобой всегда есть вражий надзор. Хуже того, немцы навешивали мощные фонари, светло было как днем. Иногда только каску с водой донесешь, да по пути расплещешь половину, а снайпер – р-раз, и пробьет ее у тебя под носом. Струйкой все и вытечет. Опять ползешь…
Ели что придется. В подвалах мельницы нашли мешки с мукой, а в ней полно каких-то мелких осколков, будто камешки от жерновов. Вот с водой эту штуку месили и лепешки делали. Сковородки не было, была просто железка. Положим ее на кирпичи, раскалим и на ней жарим. Ни соли, ни масла, ничего. А вода-то из Волги какая была? К берегу и обломки барж прибивало, и кровища тут, и чьи-то башмаки, и обрывок шинели, и мазут. Котелок кой-как принесешь, а в нем не знаешь, чего больше: воды или грязи. Пили и никакой инфекции не знали.
Однажды, помню, лошадь была убита. Я пристроился за ней с пулеметом. И потом, когда атаку отбили, мы вмиг эту конину растерзали. Голодные были постоянно... К концу своего первого месяца мы перестали узнавать друг друга. Худые, как скелеты, черные от копоти, грязные, щетиной обросли, обмундирование истрепалось. И все стали на одно лицо: страшные, вытянутые, сами на себя не похожи. Но ведь выстояли, удержали фронт!
…Молодые меня часто спрашивают: страшно ли на войне? Я как-то раз с одним товарищем тоже разговор имел на эту тему. Он сказал мне тогда: "Ничего уже не боюсь, устал только”. В горячке боя я тоже ничего не боялся. Там становишься как машина: бить, стрелять, мгновенно оценивать обстановку, любой ценой выполнять приказ. Но когда ночью наступает тишина, да темень непроглядная, а ты лежишь где-нибудь в углу один, и такая жуть забирает, аж за воротник ползет. Вот в такие моменты был страх. Одиночество, ночь, неизвестность — все это сильно давило на нервы.
В Сталинграде я воевал полтора месяца: весь сентябрь, а в середине октября меня ранило. Как сейчас помню тот день. Поели мы утром клеклых лепешек, и я говорю своему второму номеру: "Иди отдохни, а я тут пока посмотрю”. Немцы как раз в это время всегда и лезли. Метров двадцать от мельницы пробежал, залег, приготовился. И слышу: миномет по Волге шпарит. Думаю, встать надо, назад перебежать, как бы хуже не было. И только поднялся, а он ка-ак даст! Я упал, как подкошенный, а сзади выше коленки клок мяса выдрало. Лежал, пока не подползли двое наших и под руки уволокли меня в подвал.
Дело было в десять утра, и до самого вечера я валялся там на полу, только что перевязку сделали. Никаких лекарств не было. Лежи, терпи, вот и весь сказ. Выживешь – твое счастье. Нет – на нет и суда нет. На войне люди тысячами гибли. Только вечером
18 октября ребята положили меня на палатку, волоком потащили на переправу и погрузили на баржу. Метров сто не дотянули до берега, и с Мамаева кургана начался обстрел. От одного взрыва баржа накренилась и стала черпать ледяную воду. Мы кубарем покатились в реку. Кто мог, плыл. Кто не мог, исходил смертным криком и шел ко дну.
А мне снова выпало остаться в живых. Неподалеку в лесочке наши танкисты стояли в резерве и кинулись нам на выручку. Полуживых вылавливали из воды, грузили на полуторку, закидывали соломой и везли в госпиталь. …Это был еще только октябрь 1942 года. Впереди лежали долгие версты войны, кровь, и пот, и нестерпимые муки. Теперь сам с содроганием вспоминаю: неужели это наша жизнь? Как прошли? Как смогли выдержать?!»
Рассказ записала Н.Петрова