на главную

«Моя хорошая большая Нюта». Рассказ о горничной Императрицы Анне Демидовой

В числе четверых слуг, 17 июля 1918 года принявших мученическую смерть в подвале Ипатьевского дома вместе с Царской Семьей, была горничная Императрицы Анна Степановна Демидова (1878-1918). Поскольку при Дворе она служила лишь горничной, в мемуарах и официальных документах имя ее почти не упоминается, зато оно часто встречается в письмах и дневниках членов Царской Семьи. Это показывает, насколько близким человеком она стала для них в те последние трагические дни.

Почти 20 лет Анна состояла на службе у Государыни Александры Феодоровны, и за долголетнюю непорочную службу Царскому Дому ей было пожаловано потомственное дворянство. Она была верна Семье в годы благоденствия и великой славы, с нею разделила и тягчайший крестный путь.

...Родилась она в Череповце, в семье потомственного купца, известного, уважаемого в городе человека Степана Александровича Демидова. Ее родственники занимали в городе высокое положение, они были православными, регулярно исповедовались и причащались, творили дела милосердия, щедро жертвовали на благоукрашение храмов и монастырей.

Есть сведения о том, что в мае 1883 года, когда Анне было пять лет, оба ее деда, купцы Александр Демидов и Евфимий Агафонов, участвовали в московских торжествах по случаю коронации Императора Александра III. Именно они подносили ему хлеб-соль от лица череповецких жителей. Окончив гимназию и получив аттестат домашней учительницы, Анна продолжила образование при Леушинском монастыре, подворье которого находилось рядом с домом Демидовых. Там была открыта Учительная женская школа, где девочкам из семей духовного сословия и крестьян давали отличное образование по программе, сходной с курсом Института благородных девиц.

В начале ХХ века эта школа стала главным источником учительских кадров для Новгородской, Вологодской и Ярославской губерний. Наряду с прочими предметами там хорошо преподавали прикладные дисциплины: рисование, рукоделие, иконопись. Вскоре Анна стала одной из лучших учениц, и на выставках ее изделия обычно занимали первые места.

Однажды Государыня Императрица, посещая такую выставку, обратила внимание на Аннину работу и пришла от нее в восторг, так как сама занималась рукоделием и знала в нем толк. Желая лично видеть автора, она встретилась с Анной и, коротко поговорив с ней, предложила место камер-юнгферы (горничной).

Словарь так определяет эту роль: «Девушка, присутствующая при одевании Государыни». Но ее обязанности не ограничивались заботой о гардеробе. Анна Степановна учила Великих Княжон шитью, вышиванию, вязанию и прочему рукодельному мастерству. Она прекрасно музицировала на фортепиано, знала несколько иностранных языков, была элегантна и образованна. Государыня считала, что любая женщина должна уметь и пуговицу пришить, и носки связать, и ухаживать за больными. Она тщательно выбирала учителей для своих детей, будучи убеждена, что «выше всех знаний для человека должна быть чистая совесть и праведная жизнь».

Особенно теплые отношения установились у Анны Степановны с Великой Княжной Анастасией, младшей из Царских дочерей. В тех случаях, когда Семья уезжала за границу, а маленькая Настя еще не знала грамоты, она просила кого-нибудь из взрослых написать Аннушке, поздравить ее с праздником, сообщить новости. На одной такой открытке читаем: «Поздравляю мадмуазель Анну! Анастасия. До скорой встречи!» Позже она пишет сама: «Дорогая Нюта! Поздравляю тебя с праздниками и желаю провести их по возможности с весельем. Хотя пишу немного поздно, но лучше поздно, чем никогда. Анастасия, Париж».

У Анны Степановны был жених – Николай Эрсберг, брат другой комнатной девушки, с которой она дружила. Но в случае замужества ей пришлось бы уволиться из дворца либо перейти на другую должность. А поскольку она очень привязалась к Царской Семье, то от личного счастья решила отказаться. Родным она не раз писала, что службу у Государыни воспринимает как послушание и по своей воле никогда ее не бросит.

С восхищением и любовью рассказывала она сестре Елизавете о Царской Семье. По ее словам, у детей каждый день был расписан по часам, все они были чрезвычайно трудолюбивы. «Дети должны учиться самоотречению, – говорила Императрица. — Они должны учиться отказываться от собственных желаний ради других людей». Царская Семья относилась к Анне с большим уважением. Сам Государь называл ее на «вы» и по имени-отчеству, а Государыня звала «моя хорошая большая Нюта», поскольку она была высокого роста.

Сохранились письма Царицы: «Милую Анну Степановну сердечно поздравляю с днем Ангела, мысленно крепко целую и мои самые лучшие пожелания. А.Ф.» В Череповце знали, что их землячка так приближена к Царскому Дому, и в 1907 году, когда она приезжала домой, народ встречал её с великим почтением: «Стояли вдоль дороги от вокзала до самого дома…» В то время сугубо почиталось всё, что связано с именем Государя всея Руси...

Когда началась Февральская революция, Анна Степановна отправила сестре в Череповец свои личные вещи и дорогой альбом с фотографиями. Всё это до сих пор хранится в домашнем архиве её внучатой племянницы Н.А.Демидовой. Что это значило? Оставшись во дворце и отправив свои реликвии на родину, Анна уже сделала свой выбор и заранее приготовилась к худшему.

...21 марта 1917 года генерал Корнилов от имени Временного правительства объявил Государыне, что Государь и она арестованы. Наставник Царевича Пьер Жильяр вспоминал: «Все обитатели Царского Села, кто не желал подвергаться тюремному режиму, должны были покинуть дворец до 4-х часов 21 марта». Право оставить Романовых было и у Анны Степановны, но она сохранила им верность. Эта семья стала ей воистину родной! Императрицу глубоко тронула ее преданность, и в Сибирь Анна поехала ее личной горничной, как частное лицо.

Новая власть приказом наркома имуществ уволила ее со службы. Фактически она была почти что членом Царской семьи, по крайней мере, обедала с ними за одним столом. Сохранились отрывки из собственного дневника Анны Степановны за август-сентябрь 1917 года, опубликованные в Мюнхене в журнале «Вече» в 1989 году. Там она упоминала обо всех богослужениях, которые совершались для Царской Семьи и их верных слуг в Тобольске, о посещениях храма, о церковных праздниках.

Наряду с этим она писала о занятиях Царских детей, об их здоровье, упоминала множество мелких бытовых подробностей, связанных с ее служением Августейшим узникам. Из этого видно, что и в заключении она с ревностью и усердием продолжала исполнять свой долг. И чем меньше людей оставалось в окружении Царской четы, тем ближе и родственнее становились их отношения.

Учитель Царских детей, англичанин Чарльз Гиббс запомнил Анну ДЕМИДОВУ «высокой, хорошо сложенной женщиной, которая вопреки физической внешности была очень робкого характера». Вечером 25 апреля 1918 года, накануне отъезда из Тобольска в Екатеринбург, Царская Семья и свита собрались в гостиной. «Разговаривали мало, — пишет Гиббс, — и никто не притворялся, что ему весело. Это была поистине трагическая прелюдия к неизбежной катастрофе». Именно ему Анна Степановна призналась: «Я так боюсь большевиков, мистер Гиббс. Я не знаю, что они могут с нами сделать». Но несмотря на страх, она не ушла от Семьи. Она не была героиней, презирающей смерть, но преодолела страх, и это поднимает значимость ее незаметного подвига.

26 апреля 1918 года (по нов. стилю) Анна Степановна вместе с Государем, Государыней, их дочерью Марией и доктором Боткиным уезжала из Тобольска в Екатеринбург — в свой последний путь. Выехали в холодной предрассветной мгле, на тряской повозке без сидений и крыши, по безумной дороге: «грязь, снег; вода лошадям по брюхо, страшная тряска... Смертельная усталость, боль во всем теле», — такую запись сделала в своем дневнике Государыня после той пытки.

На другой день, это была «суббота. 27 апреля. Мы прибыли в Тюмень при красивой луне, с целым эскадроном, окружавшим наши повозки, — отметил в дневнике Государь. — Приятно было попасть в поезд, мы и наши вещи имели отчаянно грязный вид. Легли спать, не раздеваясь, Мария и Нюта в отделении рядом». В Екатеринбурге Демидову, единственную из всей прислуги, допустили в Дом Ипатьева. Даже последнее пристанище могло показаться Царственным узникам милее, когда рядом находилась уравновешенная, добрая рукодельница Нюта.

Об этом говорят письма Великой Княжны Марии: «Нюта штопает чулки. Утром вместе стелили постель», «Христос Воскрес! Покачалась с Нютой на американской качели, гуляла с Папой взад и вперед». «Затопили печь, в комнатах стало холодно. Отдали грязное белье прачке. Нюта тоже сделалась прачкой, выстирала Маме платок, очень даже хорошо». Запись в дневнике Государыни гласит: «Дети с Нютой штопали белье…»

В Ипатьевском доме она провела свои последние 53 дня — среди шайки наглых воров и головорезов, в атмосфере постоянных унижений и издевательств. «Ничего, жизнь – суета, все готовимся в Царство Небесное. Тогда ничего страшного нет. Всё можно у человека отнять, но душу отнять никто не может», – писала в те дни Императрица.

...В полночь 17 июля 1918 года в дверь постучали. Августейшая Семья встала, умылась, оделась и сошла вниз в подвальную комнату. Больного Царевича Государь нес на руках. С собой они взяли подушки, а Анна Степановна держала их две. Когда началась бойня, она заметалась, закрывалась этой подушкой и упала последней. По лежащим снова стреляли, но Анна еще шевелилась.

Один из цареубийц, Медведев (Кудрин), так свидетельствовал о той ужасной казни: «Затихли крики, но выстрелы еще грохочут. Тишина. Звенит в ушах. Кого-то из красноармейцев ранило в палец руки и в шею — то ли рикошетом, то ли в пороховом тумане латыши из второго ряда из винтовок обожгли пулями. Редеет пелена дыма и пыли. Яков Михайлович предлагает мне с Ермаковым, как представителям Красной Армии, засвидетельствовать смерть каждого члена Царской Семьи.

Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский радостный крик: «Слава Богу! Меня Бог спас!» Шатаясь, подымается уцелевшая горничная — она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны…» Ермаков приказал охраннику Стрекотину заколоть выживших штыками, но тот отказался — дал слабину. И тогда Ермаков показал, как поступают настоящие большевики-ленинцы: «взял винтовку и начал их докалывать. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передергивались. Особенно тяжело умирала та особа – Демидова. Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол». (Из показаний А.Стрекотина на следствии).

О том свидетельствовал и Алексей Кабанов: «Один из товарищей стал вонзать в грудь фрельны штык вроде кинжала, но он был тупой и грудь не пронзил. Она ухватилась обеими руками за штык и стала кричать». Добивали ее прикладами ружей. Потом кто-то нашел время посчитать: на ее теле было 32 раны…

В 1981 году Русская Православная Церковь Заграницей канонизировала мученицу Анну в лике святых. Спустя годы Валентин Харитонов, внук Царского повара Ивана Харитонова, тоже расстрелянного в Ипатьевском Доме, посвятил верным слугам Романовых свои стихи:

В темнице светлые души томились,
Светлые лики Русской земли.
Четверо верных не изменили,
Четверо слуг от Них не ушли.
И каждый стал навеки покоен,
И боль свою к звездам унес,
И каждый был Царя достоин,
И каждого обнял Христос.

Подготовила Нина Боголюбова




Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.


 

 

 

 

 

 

© 2005-2015 "Дух христианина" газета |