Двадцатого октября 2020 года отошел в вечность человек, которого называли «патриархом православно-патриотического движения России», – Владимир Николаевич Осипов. Он действительно внес огромный, значимый вклад в дело укрепления Православия и развития духовного самосознания нашего народа. В память о нем публикуем беседу с Константином Юрьевичем Душеновым, его единомышленником и сотрудником во многих добрых делах и начинаниях.
– Константин Юрьевич, расскажите, когда состоялась ваша первая встреча с Владимиром Николаевичем Осиповым?
– Впервые мы встретились в начале 2000-х годов. Тогда шли предсоборные совещания, организатором которых был Владимир Николаевич, а я был их участником, выступал с докладами. Нас объединяло общее видение внутрицерковной ситуации. Я разделял его точку зрения, его взгляды о том, что России необходимо национальное возрождение, а для этого нужно возродить Русское национальное самосознание.
Восстановиться оно может лишь в результате возрождения церковной жизни и возвращения Русского народа к нашей исконной Православной традиции. Но этому препятствует мощная внутрицерковная обновленческая группировка, продвигающая антиканоническую реформацию и ересь экуменизма, которая ведет дело к разрушению Церкви. Кстати, дальнейшая жизнь и особенно нынешнее коронабесие подтвердили наши опасения…
– В одном из недавних Ваших выступлений Вы упомянули, что он помог Вам выйти на свободу в 2010 году…
– Когда меня приземлили чекисты… Чекисты вели себя странно. Сначала пытались сотрудничать. В 2001 году на волне канонизации новых мучеников и исповедников Российских все ринулись искать материалы о своих новомучениках. Тогдашний Петербургский митрополит Владимир (Котляров), которого, на мой взгляд, и верующим человеком-то назвать невозможно, и псковский владыка Евсевий, хотели канонизировать скопом всех членов Псковской миссии – священнослужителей, оказавшихся во время Великой Отечественной войны на оккупированной немцами территории.
Фашисты тогда передали им чудотворную Тихвинскую икону и разрешили открыть храмы. Батюшки оказались в противоречивом положении. Некоторые тайно помогали партизанам, а некоторые сотрудничали с германскими спецслужбами. Со мной связался начальник архива ФСБ и предложил опубликовать допросы некоторых священников-предателей, на которых они признавались нашим следователям, что выдавали фашистам Русских партизан. Чекисты говорили: «Мы возмущены возможностью их канонизации». Я говорю: «Давайте». И мы опубликовали на целый разворот в нашей газете «Русь Православная» документы со ссылками. У нас тогда она выходила в формате А2, как газета «Правда». У меня в моем личном архиве до сих пор сохранился этот номер газеты.
После такой публикации вопрос о канонизации «всех скопом» был снят. Потом, когда меня сажали, чекисты занимались этим очень неохотно. Сперва сказали: «Константин Юрьевич, вы не беспокойтесь, мы такой ерундой не занимаемся. Пусть другие потеют». Но, когда дело дошло до администрации Президента, куда имел свободный вход Берл Лазар и прочие мои «друзья», Сурков отдал приказ, они поневоле включились. В моем деле из 15 томов, которое представили на суд, первый том был полностью подготовлен по материалам наблюдений, прослушки телефонных разговоров и прочей информации, собранной ими.
Кроме того, я имел неосторожность высказаться публично в том духе, что я их не боюсь. А этого они очень не любят, потому что страх перед тайной полицией, перед спецслужбами – во всем мире один из главных их активов, позволяющий им осуществлять свои функции. Поэтому, когда меня посадили, пришел приказ меня «прессануть». И спецназ ФСИН «Тайфун» меня «прессанул» по полной программе. После этого 17 дней ко мне не допускали врачей, надеясь, что следы сойдут, но они так и не сошли.
На 17-й день врач меня осмотрел и зафиксировал гематомы, ушибы и прочие последствия моего общения с «Тайфуном». Через адвоката информацию об этом удалось передать на волю, и начался скандал. Тут-то Владимир Николаевич и подключился к работе. Он стал председателем «Общественного комитета», который требовал моего освобождения. Также подключились такие известные политики, как генерал Ивашов и Зюганов. Началась компания в СМИ, запросы, в том числе депутатские – во все инстанции: директору ФСИН Реймеру (который сейчас сам сидит за хищения), генпрокурору Устинову, в администрацию Президента и т.д.
Если бы не деятельность Владимира Николаевича, а также Ивашова, Зюганова, известного православного публициста Леонида Болотина и всех, кто меня поддержал, то мне бы пришлось плохо. Когда количество запросов достигло критической массы, то сверху (думаю, из администрации Президента) дали указание: «Вот вам сроку полгода, и либо колите его на раскаяние, либо освободите». Шесть месяцев меня мариновали. Шесть раз сажали в шизняк в одиночку. Начальник зоны выписал мне 13 строгих взысканий.
Через шесть месяцев начался театр абсурда. ФСИН поняла, что держать меня – себе дороже, и начала меня выпихивать с зоны, а прокуратура этому препятствовала. Врач сказал, что я могу подавать на инвалидность. Как так? Самая гуманная в мире система исполнения наказаний, а тут приняли человека здоровым, а выпускают инвалидом. В конце концов, ко мне в больницу приехал генерал-полковник Величко, тогдашний заместитель директора ФСИН, и говорит: «Константин Юрьевич, давайте дело решим миром». Говорю: «Давайте. Только я вины своей не признаю и писать заявление на условно-досрочное освобождение не буду».
Вскоре после этого начальник зоны отменил 13 своих собственных взысканий как «вынесенных с грубыми нарушениями», и меня выпустили на волю. Хотя прокуратура была категорически против. Два с половиной года длилась вся эта катавасия. А Владимир Николаевич все это хорошо понимал. Он же сам еще в СССР за две ходки 13 лет отсидел. Поэтому активно включился и помог вместе с другими мне выйти на волю.
После освобождения несколько раз мы с ним встречались на патриотических мероприятиях, которые он организовал, на которых я выступал с докладами. Мне хотелось с ним пообщаться, и это было обоюдное желание. Была мысль записать с ним передачу, беседу, в ходе которой, например, сравнить, как сиделось ему при советской власти, а мне сейчас, при «демократической». Но, к сожалению, эту идею реализовать не удалось. Моя вина. Как говорил классик: «Мы ленивы и не любопытны».
Но вот самое главное, что необходимо, на мой взгляд, сказать о Владимире Николаевиче. В советских лагерях он «оттянул» 13 лет. Хочу, чтобы каждый примерил это на себя, прежде чем что-то про него говорить. Первая ходка на пять лет. Это его не сломало, не озлобило, не лишило веры в Русское возрождение. Он мужественно продолжил свое дело. Затем второй срок, еще 8 лет. Это вам не моя жалкая «трешка». Такая судьба говорит о человеке больше, чем любые тексты и речи.
В среде православных патриотов Владимир Николаевич был последним из того поколения. У нас, к сожалению, принято связывать советское диссидентство со всякой либеральной сволочью. Для нас диссидентами являлись Солженицын, Синявский, Даниэль и прочие либералы. Но на деле они меньше всего страдали от репрессий. Запад их лелеял, как родная мать. Если их даже и сажали, то потом им Нобелевскими премиями и прочими привилегиями все с лихвой компенсировали.
А настоящее-то диссидентство было Русское, православное. Православные патриоты страдали больше всего, и их никто не поддерживал. Вот бывший главный редактор журнала «Москва» Леонид Бородин и Владимир Осипов были из этой плеяды. Вместе с ними ушла целая эпоха. Как сказал классик: «Да, были люди в наше время; Не то, что нынешнее племя. Богатыри – не вы!».
На фоне нашей всеобщей нынешней трусости и готовности безропотно терпеть унижения, причем, не только свои личные, но, главное, – унижения наших святынь, люди, подобные Владимиру Николаевичу Осипову, оставались маяками. Сердечно жаль, что он нас покинул. Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, новопреставленного Владимира, в месте злачне, в месте светле, в месте покойне, отнюду же отбеже болезнь, идеже несть печаль и воздыхание, но жизнь безконечная.
Беседовал Александр Малинин
– Константин Юрьевич, расскажите, когда состоялась ваша первая встреча с Владимиром Николаевичем Осиповым?
– Впервые мы встретились в начале 2000-х годов. Тогда шли предсоборные совещания, организатором которых был Владимир Николаевич, а я был их участником, выступал с докладами. Нас объединяло общее видение внутрицерковной ситуации. Я разделял его точку зрения, его взгляды о том, что России необходимо национальное возрождение, а для этого нужно возродить Русское национальное самосознание.
Восстановиться оно может лишь в результате возрождения церковной жизни и возвращения Русского народа к нашей исконной Православной традиции. Но этому препятствует мощная внутрицерковная обновленческая группировка, продвигающая антиканоническую реформацию и ересь экуменизма, которая ведет дело к разрушению Церкви. Кстати, дальнейшая жизнь и особенно нынешнее коронабесие подтвердили наши опасения…
– В одном из недавних Ваших выступлений Вы упомянули, что он помог Вам выйти на свободу в 2010 году…
– Когда меня приземлили чекисты… Чекисты вели себя странно. Сначала пытались сотрудничать. В 2001 году на волне канонизации новых мучеников и исповедников Российских все ринулись искать материалы о своих новомучениках. Тогдашний Петербургский митрополит Владимир (Котляров), которого, на мой взгляд, и верующим человеком-то назвать невозможно, и псковский владыка Евсевий, хотели канонизировать скопом всех членов Псковской миссии – священнослужителей, оказавшихся во время Великой Отечественной войны на оккупированной немцами территории.
Фашисты тогда передали им чудотворную Тихвинскую икону и разрешили открыть храмы. Батюшки оказались в противоречивом положении. Некоторые тайно помогали партизанам, а некоторые сотрудничали с германскими спецслужбами. Со мной связался начальник архива ФСБ и предложил опубликовать допросы некоторых священников-предателей, на которых они признавались нашим следователям, что выдавали фашистам Русских партизан. Чекисты говорили: «Мы возмущены возможностью их канонизации». Я говорю: «Давайте». И мы опубликовали на целый разворот в нашей газете «Русь Православная» документы со ссылками. У нас тогда она выходила в формате А2, как газета «Правда». У меня в моем личном архиве до сих пор сохранился этот номер газеты.
После такой публикации вопрос о канонизации «всех скопом» был снят. Потом, когда меня сажали, чекисты занимались этим очень неохотно. Сперва сказали: «Константин Юрьевич, вы не беспокойтесь, мы такой ерундой не занимаемся. Пусть другие потеют». Но, когда дело дошло до администрации Президента, куда имел свободный вход Берл Лазар и прочие мои «друзья», Сурков отдал приказ, они поневоле включились. В моем деле из 15 томов, которое представили на суд, первый том был полностью подготовлен по материалам наблюдений, прослушки телефонных разговоров и прочей информации, собранной ими.
Кроме того, я имел неосторожность высказаться публично в том духе, что я их не боюсь. А этого они очень не любят, потому что страх перед тайной полицией, перед спецслужбами – во всем мире один из главных их активов, позволяющий им осуществлять свои функции. Поэтому, когда меня посадили, пришел приказ меня «прессануть». И спецназ ФСИН «Тайфун» меня «прессанул» по полной программе. После этого 17 дней ко мне не допускали врачей, надеясь, что следы сойдут, но они так и не сошли.
На 17-й день врач меня осмотрел и зафиксировал гематомы, ушибы и прочие последствия моего общения с «Тайфуном». Через адвоката информацию об этом удалось передать на волю, и начался скандал. Тут-то Владимир Николаевич и подключился к работе. Он стал председателем «Общественного комитета», который требовал моего освобождения. Также подключились такие известные политики, как генерал Ивашов и Зюганов. Началась компания в СМИ, запросы, в том числе депутатские – во все инстанции: директору ФСИН Реймеру (который сейчас сам сидит за хищения), генпрокурору Устинову, в администрацию Президента и т.д.
Если бы не деятельность Владимира Николаевича, а также Ивашова, Зюганова, известного православного публициста Леонида Болотина и всех, кто меня поддержал, то мне бы пришлось плохо. Когда количество запросов достигло критической массы, то сверху (думаю, из администрации Президента) дали указание: «Вот вам сроку полгода, и либо колите его на раскаяние, либо освободите». Шесть месяцев меня мариновали. Шесть раз сажали в шизняк в одиночку. Начальник зоны выписал мне 13 строгих взысканий.
Через шесть месяцев начался театр абсурда. ФСИН поняла, что держать меня – себе дороже, и начала меня выпихивать с зоны, а прокуратура этому препятствовала. Врач сказал, что я могу подавать на инвалидность. Как так? Самая гуманная в мире система исполнения наказаний, а тут приняли человека здоровым, а выпускают инвалидом. В конце концов, ко мне в больницу приехал генерал-полковник Величко, тогдашний заместитель директора ФСИН, и говорит: «Константин Юрьевич, давайте дело решим миром». Говорю: «Давайте. Только я вины своей не признаю и писать заявление на условно-досрочное освобождение не буду».
Вскоре после этого начальник зоны отменил 13 своих собственных взысканий как «вынесенных с грубыми нарушениями», и меня выпустили на волю. Хотя прокуратура была категорически против. Два с половиной года длилась вся эта катавасия. А Владимир Николаевич все это хорошо понимал. Он же сам еще в СССР за две ходки 13 лет отсидел. Поэтому активно включился и помог вместе с другими мне выйти на волю.
После освобождения несколько раз мы с ним встречались на патриотических мероприятиях, которые он организовал, на которых я выступал с докладами. Мне хотелось с ним пообщаться, и это было обоюдное желание. Была мысль записать с ним передачу, беседу, в ходе которой, например, сравнить, как сиделось ему при советской власти, а мне сейчас, при «демократической». Но, к сожалению, эту идею реализовать не удалось. Моя вина. Как говорил классик: «Мы ленивы и не любопытны».
Но вот самое главное, что необходимо, на мой взгляд, сказать о Владимире Николаевиче. В советских лагерях он «оттянул» 13 лет. Хочу, чтобы каждый примерил это на себя, прежде чем что-то про него говорить. Первая ходка на пять лет. Это его не сломало, не озлобило, не лишило веры в Русское возрождение. Он мужественно продолжил свое дело. Затем второй срок, еще 8 лет. Это вам не моя жалкая «трешка». Такая судьба говорит о человеке больше, чем любые тексты и речи.
В среде православных патриотов Владимир Николаевич был последним из того поколения. У нас, к сожалению, принято связывать советское диссидентство со всякой либеральной сволочью. Для нас диссидентами являлись Солженицын, Синявский, Даниэль и прочие либералы. Но на деле они меньше всего страдали от репрессий. Запад их лелеял, как родная мать. Если их даже и сажали, то потом им Нобелевскими премиями и прочими привилегиями все с лихвой компенсировали.
А настоящее-то диссидентство было Русское, православное. Православные патриоты страдали больше всего, и их никто не поддерживал. Вот бывший главный редактор журнала «Москва» Леонид Бородин и Владимир Осипов были из этой плеяды. Вместе с ними ушла целая эпоха. Как сказал классик: «Да, были люди в наше время; Не то, что нынешнее племя. Богатыри – не вы!».
На фоне нашей всеобщей нынешней трусости и готовности безропотно терпеть унижения, причем, не только свои личные, но, главное, – унижения наших святынь, люди, подобные Владимиру Николаевичу Осипову, оставались маяками. Сердечно жаль, что он нас покинул. Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, новопреставленного Владимира, в месте злачне, в месте светле, в месте покойне, отнюду же отбеже болезнь, идеже несть печаль и воздыхание, но жизнь безконечная.
Беседовал Александр Малинин