Под Покровом Божией Матери

Из жития священномученика Евстафия Малаховского

Окончание. Начало в № 9 (99)

   В это время в наших «мастерских», состоявших из двух кузниц, спешно изготовлялись ружейные патроны, собирали порох, отливали из свинца пули, а впоследствии, когда не хватило свинца, на это пошли самовары. Делали копья, тесаки и прочее вооружение. Явились свои инструкторы и мастера. Все работали для общего дела – спасения жизни.
   Вечером в этот день я обратился с призывом к людям – кто бы мог решиться на подвиг и пробраться с известием в город Пржевальск. На мой призыв отозвалось четверо мужчин и несколько подростков. Решено было послать ночью часть пешими, а часть на лошадях. Мальчики скоро вернулись обратно, так как вышли рано и были замечены киргизами. Остальные же, как потом узнали, ночью добрались до Пржевальска. Вся трудность в этом деле состояла в том, что по дороге из Покровского в Пржевальск было дунганское селение, и мы знали, что это неблагодарное исчадие, когда-то защищенное русскими, зло отплачивало нам.
   В это время у меня мелькнула мысль, принесшая нам впоследствии такую пользу, что без преувеличения можно сказать, не приведи мы ее в исполнение, то вряд ли бы остались живы, а именно: я обратил внимание на то, что киргизы нападают на лошадях и что весь их напор до сего времени сдерживался живой силой, – но долго ли могли его сдерживать каких-то сто человек против тысяч?.. Это <…> навело меня на мысль загородить улицы баррикадами…
   И вот рано на заре я, взяв нескольких женщин, стал вместе с ними ставить поперек улиц телеги. Приходилось спорить с теми, кто не желал переставлять свою телегу на другое место. Но как бы то ни было, а кругом площади мы установили один ряд телег. Следующий день наглядно показал всю пользу подобных заграждений, когда на них наскочило несколько киргиз. После этого крестьяне уже сами стали строить баррикады не только из телег, но и из бревен и борон, и не в один, а в три ряда.
   В седьмом часу утра началось служение Литургии. Опять многие исповедались и приобщились Святых Таин. Приобщены были и дети. Только что кончилась Литургия, как с колокольни, служившей для нас наблюдательным пунктом, стали замечать появление из разных горных щелей небольших групп киргиз, которые постепенно стали собираться кучами. Приблизительно часов около одиннадцати, разделившись на две партии, с диким воем, под руководством своих предводителей, державших белые и красные флажки и дававших ими особые знаки, орда в количестве нескольких тысяч вновь бросилась на село, но встретив на своем пути баррикады, за которыми сидело десятка два стрелков с охотничьими ружьями, на время отступила и занялась грабежом и поджогом тех домов, которые находились вне черты нашей обороны, так как при малочисленности защитников мы не могли оборонять всего села.
   Наступления киргиз продолжались часов до четырех. Все это время в церкви непрестанно молились… В 5 часов вечера служили вечерню и утреню, а в 7 часов утра – опять Литургию. Днем в продолжение всей осады по нескольку раз служили молебны водосвятные и акафисты с Крестными ходами.
   В субботу нападения не было, хотя на предгорных холмах появлялись небольшими кучами киргизы. Чем-то объяснить это я затрудняюсь. Говорят, в этот день русские разбили дунганское село. Наконец, наступило воскресенье – 14 число августа месяца.
   Едва кончилась Литургия, как со всех горных щелей стали вылезать отдельные партии киргиз. Было очевидно, что трудно нам придется, если из Пржевальска не дадут помощи, тем более что нам было сообщено прибежавшими из плена, что киргизы решили за нашу упорную защиту не выпускать никого из села живым.
   И вот в унылом, близком к отчаянию состоянии духа мы начали в 12 часов дня служить молебен на площади. Слезно молился исстрадавшийся народ Царице Небесной. И, о утешение! – во время молебна прибежал вестовой с сообщением, что из Пржевальска идет дружина. Еще усерднее стала молитва, и когда, приблизительно через полчаса, действительно пришло 65 человек дружинников, весь народ, как один человек, пал на колени, и слышно было сплошное рыдание. Над Покровским приходом явно для меня и верующих людей вместе с гневом Божиим являлась и помощь Его нам по слезной народной молитве к Заступнице Усердной. Приди помощь позже хоть на час – возможно, что многих из нас уже не было бы в живых. Только мы успели обойти с Крестным ходом занятую народом площадь, как со стороны гор послышался дикий зловещий вой. Шесть волостей киргиз, то есть не менее шести тысяч человек, летело на полуразрушенное село.
   Три часа безпрерывно сыпались ружейные выстрелы, только к вечеру стихла стрельба. Киргизы отхлынули в горы, готовясь на завтра к нападению на нас еще большим числом. Мало кто из нас надеялся, что мы продержимся следующий день. Как бы в ответ на наши мысли дружинники сообщили нам, что на завтра они остаться не могут, и предложили ночью ехать в Пржевальск – другого исхода не было.
   Все сознавали, что нужна особая помощь Божия, чтобы проехать незамеченными тридцать пять верст обозу в семьсот подвод под охраной какой-либо сотни наездников, вооруженных охотничьими ружьями. Почти уверенные, что не видеть нам завтрашнего дня, мы начали служить всенощную Успению Богоматери. Народ уже начал собираться в путь, и в церковь заходили для краткой молитвы. Кончилась всенощная. С особым, непередаваемым словами чувством стоял я около Престола. С одной стороны, меня не покидала мысль о том, что, может быть, это была наша последняя всенощная, с другой – мне представлялось, как через несколько часов и на этом месте появятся люди-звери и начнут свои безчинства…
   Отец диакон, задумчивый и безмолвный, стоял около меня. Молча поклонились мы друг другу и перед святым Престолом, после чего я взял свой антиминс и Дары себе на грудь, сказав, что, если меня убьют, – пусть он снимет их с меня… Церковному старосте я велел взять деньги и предложил стоявшим в церкви взять кто что может. Взяли несколько икон. Ехать решено было после полуночи, но в 10 часов уже все лошади были запряжены. На площади было светло от горевших кругом домов, а в церкви светились поставленные перед образами свечи. Посреди церкви лежала на аналое икона Успения Богоматери…
   Ожидая отъезда, я зашел в свой дом... Минут за 20 до отъезда я вновь отправился в церковь – проститься в последний раз… Велел взять запрестольный крест на переднюю подводу, а икону Божией Матери на последнюю.
   Все сели на свои воза в ожидании команды – трогать. Проехали вперед десятка полтора конвоиров. Слышно было, как впереди разбирали баррикады и починяли мост. Минут через десять раздалась тихая команда: «Трогай». В полутьме видно было, как поднялись руки, творя крестное знамение. Послышались сдавленные рыдания. Я сидел на козлах, а в тележке за мной беззаботно дремали, тесно прижавшись друг к другу, мои дети… «Неужели же, Господи, Ты не помилуешь их?» – подумалось мне, и вместе с тем болезненно сжалось сердце при мысли о том, что станет с ними в случае нападения киргиз. Слезы затуманили мне очи, а руки творили над ними образ Креста Господня. Затем, сотворив мысленно молитву Пресвятой Богородице, я благословил весь обоз.
   Как в тумане каком-то, я помню, как ехали по улицам догоравшего села. По выезде из села стали попадаться трупы убитых русских. Стук телег, ржание лошадей, поднятый семьюстами подвод, привели меня в отчаяние… С минуты на минуту я ждал, что вот с гор послышится зловещий вой, и содрогался, понимая, что тогда получится... Только что проехали верст пять, как на горах показался огонь. «Сигнальный», – подумал я и на время прямо остолбенел. Затем всем сердцем своим стал молиться. В таком напряженном состоянии духа доехали до села Иваницкого, то есть 15 верст. Вдруг обоз остановился и спереди послышались крики. Значит, подстерегли… До меня доносились рыдания женщин и молитва… Но, благодарение Создателю, – того, чего ждали, не случилось. Оказалось, израненные и полуживые жители села Иваницкого, заслышав шум обоза, выползли к дороге, и их стали подбирать на телеги. По всему селу Иваницкому перекликались петухи, но мы знали, что в нем нет ни одной живой души. Обоз наш тронулся дальше… Вот уже до города оставалось верст восемь. На пути стало попадаться много изуродованных трупов убитых русских людей, как взрослых, так и детей.
   Целую книгу можно написать о зверствах киргиз. Времена Батыя, пожалуй, уступят… Достаточно того, что на дороге попадались трупики десятилетних изнасилованных девочек с вытянутыми и вырезанными внутренностями. Детей разбивали о камни, насаживали на пики и вертели. Более взрослых клали в ряды и топтали лошадьми. Если вообще страшна смерть, то подобная смерть еще страшнее. Жутко становилось при виде всего этого.
   Ехали мы уже около шести часов, и стало светать; вдруг позади раздался крик, что гонятся киргизы. Что произошло далее, легко вообразить. Люди, что есть мочи, гнали лошадей; сваливались вместе с телегами с мостов; те, у которых что-либо ломалось или распрягались лошади, безумно обращались с просьбой к скачущим о помощи, но все думали только о себе… Вот уже и город. Навстречу бегут с пиками и ружьями дружинники… Мы спасены… и Литургию в день Успения Богоматери могли служить в Пржевальске.
   Над нами явно совершилось чудо. Пояснение одного из бежавших пленных подтверждает это… Когда назавтра в Покровское пришли киргизы, они рвали на себе одежды, драли головы ногтями и вопили, а затем убили своих двадцать человек часовых, которые так крепко спали, что не слышали стука и шума обоза, растянувшегося на десять верст.
   Разве это не явная помощь Царицы Небесной, внявшей молитвам недостойных рабов своих? Ни один человек из выехавших из Покровского не погиб. Пусть задумаются люди над этим. Наказал нас Господь, но смерти не предал».
   В 1916 году после уничтожения во время мятежа киргизов села Покровского отец Евстафий был назначен настоятелем церкви села Благовещенского Андижанского уезда; в этом же году он был переведен в село Егорьевское Чернявского уезда, а затем в Покровский храм в станицу Надеждинская Верненского уезда.
   Священник Евстафий Малаховский был убит пришедшими к власти безбожниками-большевиками во время Пасхального Крестного хода 22 апреля / 5 мая 1918 года.

Подготовил
Владимир Миронов

Группа русских крестьян-переселенцев в Средней Азии. Фото С.М. Проскудина-Горского (около 1910 г.)