Милостыню надо давать
не с гордостью, а со смирением,
считая того, кому подаешь, лучшим
себя. Сам Господь сказал: «Так как
вы сделали это одному из сих братьев
Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25, 40).
Свт. Николай Сербский |
Сегодня на городских улицах часто встречаются бродяги, вызывающие у многих прохожих неприязнь. Православный человек не смеет оставаться равнодушным к беде ближнего, тем более что среди бездомных есть много верующих, чающих милости Божией и утешения. Разумеется, не все одинаково переносят тяжелые жизненные обстоятельства. Многие, по человеческой немощи, окунаются в греховный омут, но милосердный Господь и Божия Матерь, молитвами всех святых, взыскивают погибающие души через скорби и терпеливо ведут ко спасению.
Предлагаем боголюбивому читателю ознакомиться с жизненным путем одного бездомного человека, бывшего детдомовца, который рассказал нам о себе и поведал о бедах подобных ему людей.
С введением в России ювенальной юстиции проблемы, существующие в государственных детских домах, заслуживают особого внимания. Ведь с появлением этой «спецслужбы» следует ожидать притока детей, насильно оторванных от живых родителей и направленных в госучереждения.
Зовут меня Константин Митин. Родился 14 июля 1981 года в городе Рязани. В два года мама меня бросила, оставив на пороге детского дома. Я все равно люблю ее и не осуждаю, всегда за нее свечки в церкви ставлю. Мать есть мать. Потом я оказался в приюте подросткового детского дома в Солоче. А затем меня перевели в Косинский район Рязанской области.
Детство мое было не сладким. Нас били, постоянно обижали, наказывали нянечки и заставляли подолгу стоять на холодном полу на коленях. С первого класса старшеклассники принуждали нас выполнять за них работу, пока они где-то гуляли. Заставляли побираться и отдавать им деньги, а если не подчинишься – били по ночам. Воспитатели об этом не знали, старшие их побаивались и заставляли нас молчать.
Да и еще хуже бывало. В Бога я верю с детства. В церковь нас не водили, о вере ничего не рассказывали. Однажды в 3-м классе трое мальчишек – два Сергея и я – перепрыгнули через забор и убежали в церковь, чтобы креститься. Батюшка знал, что мы приютские, и крестил нас. Когда мы вернулись в детский дом, то нам досталось «по первое число»: воспитатели душили нас веревочками от крестиков, машинкой выбрили на головах кресты, чтобы все остальные ребята над нами смеялись, друзей моих – двух Сергеев – отправили на месяц в психушку. Меня оставили, так как хорошо учился и наличие психических отклонений никто из врачей не смог обосновать. Короче говоря, наказали нас. Я отрабатывал свое непослушание и нарушение детдомовского режима дежурствами. Но те, кто нас тогда за Крещение обидел, – все плохо закончили свою жизнь.
Крестов с нас не сняли. У меня потом в жизни был момент, когда меня стали обрабатывать Свидетели Иеговы, мол, сними крест. Нет уж, раз тогда не снял, так что ж теперь мне снимать? Вот такие дела…
Старшие нас били всех до шестого класса. Помню, положат на покрывало, подбросят до потолка и покрывало резко уберут, а ты на пол падаешь.
Был у нас такой Коняев – хулиган из хулиганов. Он все это организовывал. Этот Коняев вел двойную игру: сдружился с воспитателями и считалось, что он помогает им смотреть за порядком, а сам издевался над нами. Например, построит всех в ряд, девчонок тоже, разбежится и ногой в живот бьет – кому достанется. Или назовет какое-нибудь число, на кого попадет – тот получает двадцать ударов солдатским ремнем, у которого пряжка со звездой.
Вот попало на меня, сказал мне: «Если пискнешь, еще 20 ударов получишь». Я на 19 ударе не выдержал, и он мне еще 20 влепил. Другу моему – крещеному Сергею – тоже досталось тогда.
Вечером перед сном наш воспитатель, афганец, Николай Викторович Кузнецов увидел, что все мое тело в кровоподтеках от пряжки. Спрашивает: «Это откуда?» Говорю: «Упал». – «Ты что, будешь мне сказки рассказывать? Говори, кто это сделал?» – настаивал воспитатель. Ну, говорю: «Коняев». – «Быть не может. Это постоянно все происходит, когда я ухожу?» – спросил воспитатель. Говорю: «Да». Этот Коняев ростом метр шестьдесят, а Николай Викторович под два метра. Пошел, наподдал ему хорошенько и заставил у нас прощения просить, с тех пор зверства закончились.
У этого нашего воспитателя дедушка батюшкой был, мать у него тоже верующая была, он никогда со столов еду не воровал, как другие воспитатели, он нас и на речку водил, и на мотоцикле и на машине катал, к себе домой водил, подкармливал, в походы ходили, на рыбалку. К этому человеку незабываемые чувства остались. Когда за Крещение нас наказывали, Николай Викторович был в отпуске. Таких, как он, на весь детдом всего двое было, остальные только о себе думали: еды в сумки накрадут и домой несут. А Николай Викторович после ужина, если еда оставалась, собирал все в таз, ставил на середину и говорил: «Ребят, разделите». Старшеклассников наказывал, если кто нас эксплуатировал или обижал. Много чего он не знал, все в тайне держалось. Но его побаивались.
Когда мы сами стали старшими, я своим одноклассникам не разрешал малышей бить. Говорил им: «Вы что, забыли, как вам было?»
Еще у нас был хороший директор – Жариков, он любил дисциплину, все его уважали. Потом женщину директором поставили, так это небо и земля. Тогда нам гуманитарную помощь привозить стали из Франции, из Германии – мешками, и нам ничего не доставалось. Помню, ходили мы к Бычинковой Наталье Алексеевне в огороде работать и в теплице и все эти вещи на ее детях видели. Несправедливо.
А когда у меня отказали почки, я два года парализованный лежал в больнице. Мне тогда подарили огромную игрушку – медведя. Пока я болел, игрушка исчезла. Потом увидел свою игрушку у нее на террасе. Говорю ей: «Это моя игрушка». А она: «Поищи свою в классе», – и при мне на свой чердак унесла этого медведя. Что ж это, иголка что ли, что я в классе его не нашел?.. Большинство воспитателей там просто наживались: еда, гуманитарка, сады, огороды...
После 8-го класса меня направили в ПТУ, в г. Кораблино, где я учился на штукатура-маляра. По окончании ПТУ хотел в армии служить, подавал заявление, но мне отказали по состоянию здоровья. С дипломами мы все оказались на улице. Рязанская городская администрация поставила меня, как и всех моих детдомовских сверстников, на очередь получения жилищной площади. Без прописки нигде на работу не брали. Скитался по вокзалам. Администрация даже ни в какое общежитие не пустила – мол, нет мест.
Что делать? Обратился к батюшке Василию, он направил меня в Центр социальной адаптации. Там меня послали восстанавливать храм свт. Николая в Троекурове, что на Кунцеве в Москве. В церкви очень хорошо ко мне отнеслись. Отец Александр помог мне с Органами опеки, устроил учиться в московский Художественный колледж № 59, который я окончил с отличием, получив три диплома по разным специализациям.
Жил я в московских ночлежках; где мог, подрабатывал. Органы опеки предъявили иск городской администрации г. Рязани. В 2004 году я выиграл дело, то есть в соответствии с судебным решением мне должны были сразу предоставить жилплощадь, но решение суда не было исполнено. Куда только не обращались с жалобами: в администрацию, к главе, к заместителю, в мэрию, в департамент по делам молодежи – никаких результатов.
Составили второй иск с компенсацией морального вреда в 1 млн. рублей. Все это время приходилось жить среди рецидивистов, инвалидов, нищих и бездомных – в московских ночлежках, созданных Лужковым.
После второго рассмотрения дела было принято решение выдать мне деньги на квартиру. Деньги пришлось ждать два года, так что по причине инфляции и активного роста цен, когда я их получил, в 2006 году, на выданную сумму уже ничего купить не смог. Мой адвокат – Молохов Александр Владимирович – взялся мне помочь и на основании 6-й статьи Европейской Конвенции и 40-й статьи Российской Конституции обратился с моим делом в Европейский суд. Но в Европейском суде тоже большая очередь, и мое дело будет рассматриваться не раньше, чем через три года.
Мне 28 лет, и я обычный бомж. Все мои одноклассники также скитаются без жилья. Многие спиваются, опускают руки, теряют смысл жизни. Детдомовцы – те вообще к жизни не приспособлены, не умеют решать проблемы, так как не привыкли к самостоятельности. Начинают пить. Почему бездомные пьют? Да потому что холодно: выпьешь и, вроде, теплее, да и проблемы временно отходят. Вот зимой в больницу с Казанского вокзала 50 человек привезли, всем ноги ампутировали от обморожения.
Я-то долгое время держался, даже в институт поступил в Рязани, до 4-го курса доучился, а в прошлом году бандиты раздробили мне ногу, вытащили документы – теперь не знаю, что будет.
Когда это со мной произошло, думал, умру, – вся жизнь перед глазами прошла. О грехах вспомнил, стыдно перед Богом. Думал, после окончания института в детском доме буду работать, чтобы порядок там был, чтобы детей не обижали и не выбрасывали, как нас, на улицу. Думал о том, чтобы организовать центр помощи таким же бездомным. В больнице я исповедовался и причащался, размышлял о своих грехах, – за что Господь попустил мне теперь быть еще и инвалидом.
Должно быть, Господь меня к чему-то призвал, чего я не исполнил. Вот ведь верю в Бога, а на душе камень. Много обид от людей пришлось пережить и несправедливости. В грехи разные впадал по немощи своей, а все Господь и Матерь Божия милостивы ко мне. На Небе лучше, чем на земле. Чтобы угодить Богу, надо не держать камень на сердце, чего и всем людям желаю.
Материал подготовила
Екатерина Василевич
|
