Милошевич играл с противником по его же правилам и многое предвидел. (В отличие от российских политиков, он не был марионеткой, не говоря уже о том, что обладал неизмеримо большим интеллектуальным багажом. Трагедия сербского руководителя заключалась в сознательном отходе от национальных традиций, в отказе от Православия - прежде всего в силу личных причин и давней обиды, сродни той, что заставила покончить самоубийством его отца -бывшего преподавателя Закона Божия, учившегося в семинарии на одном курсе с будущим Патриархом Павлом. О Боге и о Вере Милошевич знал не меньше иных епископов. Он не был примитивным атеистом типа советских партийных бонз или представителей посттитовской номенклатуры, равно далеких и от сатанинских планов Моше Пия-де, и от своих славянских истоков).

На улицах Белграда, 2005 год	Фото: Г.Симоновой

    Слободан Милошевич понимал, что Запад не остановится, пока не развалит даже последнюю, жалкую Югославию, состоящую всего из двух республик. (Королевскую Югославию, созданную в 1918 году как Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев и получившую в 1929 году свое символичное название, в 1945 году сменила Югославия социалистическая, которая - после выхода из федерации в I991-1992 гг. сперва Словении и Хорватии, а затем Боснии и Герцеговины и Македонии, - была, в свою очередь, преобразована в Союзную Республику Югославию, в составе коей остались лишь республика Сербия - не путать с Республикой Сербской в Боснии! - и Черногория).
    Государство, названное святителем Николаем Сербским «величайшим сербским коллективным заблуждением» и изначально призванное «противостоять германскому влиянию», а позднее - «советскому экспансионизму», это государство стало ненужно своим создателям после развала Советского Союза.
    И хотя Милошевич делал вид, что верит обещаниям Запада уважать суверенитет жалкого обрубка прежней федерации, за пределами коего в одночасье оказались многие сербские этнические и исторические территории, он заранее готовился к худшему. Но, подыгрывая Западу, пытался извлечь и собственную выгоду. И даже переиграть в чем-то своих противников и одновременно «братьев по духу».
    Осенью 1997 года в Черногории проходили президентские выборы. Автор этих строк, случайно оказавшись тогда в самой гуще событий, мог непосредственно наблюдать, как Милошевич делал все, чтобы сокрушить «своего ставленника» Момира Булатовича (для которого нашлось-таки потом тепленькое местечко, но уже в Белграде) и привести к власти в республике демократа и сепаратиста Мило Джукановича, на которого сделали ставку в Вашингтоне. Демонстративные «десанты из Сербии» в поддержку Булатовича, участие в агитации за него ненавистной всем Миры Маркович сделали свое дело - наравне с американскими деньгами и административным попустительством (т.е. поддержкой) сторонникам Джукановича. «Мило! Мило!» - горланили нанятые молодчики. «Убирайся, Мира! И забирай Момира!» - дружно подхватывали собравшиеся зеваки ислучайные прохожие. Все стены в Подгорице были исписаны и вовсе неприличными лозунгами: благодаря использованию черногорского диалекта, не различающего падежей получалась грубая двусмысленность; хотя репутации неистовой Миры давно уже ничто не могло повредить. А вот Момир Булатович как политик был уничтожен начисто. В результате из двух партийных функционеров сербский народ Черногории выбрал наименее, как ему казалось, одиозного. Более «своего». А это, помимо прочего, усиливало и центробежные тенденции в республике.
    После избрания Джукановича на Западе заговорили о скором отделении «демократической Черногории» от «тоталитарной Сербии». Народ в Черногории, как и по сей день, был, естественно, против. Местные СМИ уже тогда вели разнузданную сепаратистскую пропаганду. Милошевич же прекрасно знал, что, пока он находится у власти, подобный вариант, как бы того ни хотели американцы, невозможен даже теоретически. Ведь Джуканович был не только американским, но и его ставленником. Сербия по-прежнему пребывала в блокаде (хотя с осени 1994 года Союзная Республика Югославия сама самым постыдным образом - под нажимом не столько Запада, сколько российского МИДа - установила частичную блокаду Республики Сербской, а в 1995 году предала Сербскую Крайну, санкции против нее так и не были отменены).
    А Черногория превратилась чуть ли не в свободную экономическую зону. Там и валюта была своя: немецкая марка (как сейчас евро, тогда как в Сербии и по сей день динар). Оставаясь и далее в составе Югославии, Черногория, по мнению многих аналитиков, имела для нее примерно такое же значение, как Швейцария для Германии в годы Второй мировой войны. Как бы то ни было, Джуканович даже в пылу самой демократической отваги противостоял «диктатору» Милошевичу не более, чем какая-нибудь газета «Завтра» - нынешней «интернациональной» системе (грозные слова обличения не меняли верноподданнической сути).
    Одной из надежнейших гарантий предсказуемости черногорского президента и прочнейшей связующей нитью между ним и Белградом (естественно, невидимой обывателю) были люди из его окружения, чье прошлое лишний раз подтверждало заинтересованность Милошевича в своих демократических оппонентах.
    После перемен в Сербии, вызванных окончательным разочарованием белградского руководства в русской оппозиции и ее реальных возможностях, многие влиятельные прежде люди, исходя из человеческой логики и «земной мудрости» (будучи людьми невоцерковленными, они, в отличие от православных сербских патриотов, посчитали, как некогда их западноевропейские собратья, битву с иудеями проигранной), решили подыскать себе тихую заводь, поскольку профессиональный опыт им подсказывал, что надвигается небывалая буря.
    Подобно Мост-банку, принявшему под свою крышу бывших (?) работников КГБ СССР, Черногория обратила на себя взоры и Йовицы Станишича, и ряда его коллег, вдруг вспомнивших о «своих черногорских корнях» и объявившихся на малой родине в качестве советников президента-демократа.
    Милан Рочен тоже подался в родные края, хотя реально большую часть времени по-прежнему проводил в России, изученной за эти годы вдоль и поперек. Серьезный профессионал перекпючился на экономику. А в югославском посольстве сменяли друг друга какие-то непонятные личности; самым колоритным был Данило («Дача») Маркович, коллекционировавший ученые титулы и степени, подобно «почетному доктору МГУ» Мире Маркович, и обожавший позолоченные висюльки не меньше нашего Леонида Ильича. «Православный бизнесмен» Живко Николич (многие называли его попросту: «Жидко») шнырял по национально-патриотическим собраниям Москвы и театрально бухался на колени перед каждым настенным календарем из Софрино.
    Тогда же «казачий генерал» Драган Рабенович, по кличке «Раввинович», формировал в первопрестольной «православный добровольческий корпус» для «боевых операций на Балканах» (по контактным телефонам звонили в основном падкие на сенсации журналисты). А в самой Сербии «трудился» еще один провокатор: «серб» из Австралии «капитан Драган», упорно не выговаривавший звук «р». То был пир во время чумы.
    Милошевич так и не нашел в себе сил повернуться лицом к славянской реальности. А посему спасти обреченный режим не могли даже люди, подобные его старшему брату Бориславу, возглавлявшему Посольство в самую тяжелую пору и запомнившемуся миллионам российских телезрителей победоносными теледебатами с нашими картавыми журналистами. Ни безукоризненный русский язык, ни отменные манеры, ни благородный облик Милошевича-Старшего, столь контрастирующий с местечковой развязностью и косноязычием его оппонентов, не могли повлиять на позицию, занятую в 1999 году российским ТВ: у сербов нет шансов, с Косова, как ни жаль, но надо уйти. Появление в сербской столице отвратительного «голубя мира» Черномырдина, возвестившего своим картавым карканьем о сдаче славянского Косова и Метохии, стало закономерным итогом возобладавшей после 1993 года пораженческой политики, обернувшейся катастрофой прежде всего для своих творцов.
    Октябрьская революция 2000 года в Белграде, уход Милошевича с политической сцены после визита в сербскую столицу «российского наблюдателя» Константина Иосифовича Косачева... Возможно, это было простым совпадением, как последовавшая затем выдача югославского экс-президента Гаагскому судилищу именно на Видовдан - в день Косовской битвы.
    Во всяком случае, с той поры за столь короткий срок произошло слишком много событий. Не стало премьер-министра Сербии Зорана Джинджича, сына полковника-гебиста и балканского ученика Хабермаса, выдавшего Слободана Милошевича своим хозяевам и до последнего момента так и не уразумевшего, что Сербия ненавистна последним в любом качестве и что за любым славянином, как бы ни «извалялся он в саже и поклонничестве» (Н.В. Гоголь), они продолжают «следить с мучительным пристрастьем» (Матия Бечкович).
    С другой стороны, не стало и секретаря Общества сербско-еврейской дружбы Клары Мандич, «балканской Старовойтовой», так и не успевшей нарезать аппетитными ломтями ту «кошерную Сербию», о которой писал журнал «Дуга»; пуля оборвала ее жизнь столь же стремительно, сколь и загадочно. Воротился из Гааги, милостиво отпущенный на свободу тем самым Западом, что держит за решеткой Милошевича и Шешеля, по-земному прозорливый Йовица Станишич.
    Сейчас, глядя на паясничанье непотопляемого Владимира Вольфовича, заявившегося в посольство с целой оравой «партийцев», порывающихся похлопать по плечу президента Тадича, посол Сербии и Черногории в Российской Федерации и доверенное лицо Мило Джукановича - Милан Рочен не мог скрыть своего сожаления при виде столь явной деградации российской законодательной власти. И, возможно, лишний раз укреплялся в мысли о справедливости некоторых суждений доктора Ломброзо.