«Пьянство - утрата рассудка, истощение силы, безвременная старость, кратковременная смерть...»

(Из творений святителя Василия Великого)

   Чем отличен от бессловесных ты, человек? Не даром ли разума, который получив от своего Творца, стал ты начальником и господином всей твари? Поэтому лишивший себя смысла по причине упоения приложился скотом несмысленным и уподобился им. (Псал. 48, 13). А я сказал бы лучше, что упившийся несмысленнее и скотов, потому что все четвероногие и звери в определенные сроки имеют стремление к совокуплению, но у кого душа связана упоением, и тело наполнено неестественным жаром, те во всякое время, во всякий час стремятся к нечистым и срамным объятиям и наслаждениям. И не это одно производит в них неразумие, но и превратность чувств показывает, что опьяневший хуже всякого скота. Ибо какое бессловесное так недостаточно видит и так недостаточно слышит, как упившийся? Самых близких не узнают упившиеся, а к чужим нередко бегут, как к знакомым. А слух у них наполнен звуками и шумом, как среди волнующегося моря. Им представляется, что земля подымается вверх, и горы идут кругом. Они иногда смеются неумолчно, а иногда беспокоятся и плачут безутешно; то дерзки и неустрашимы, то боязливы и робки. У них сон тяжелый, почти непробудный, удушающий, близкий к действительной смерти, а бодрствование бесчувственнее самого сна; потому что жизнь их есть сновидения: у кого нет одежды, кому нечего есть в завтрашний день, те в упоении царствуют, предводительствуют войсками, строят города, делят деньги. Такими мечтаниями, таким обольщением наполняет сердца их кипящее в них вино.
   Другие бывают приведены в противоположные сим страсти: впадают в отчаяние, делаются унылы, беспокойны, слезливы, боятся всякого шума от всего приходят в ужас. Таким образом, погубив душу свою и как бы испестривши себя всякою нечистотою, упивающиеся расстраивают и самое телесное сложение. Они не только чахнут и тают от излишества удовольствий, которые разжигают в похотливости, но и при самой тучности тело у них наполнено влаг и мокрот и лишено жизненной силы. Глаза у них синие, поверхность тела бледная, дыхание трудное, язык не твердый, произношение неявственное, ноги слабые как у детей, отделение излишеств производится само собою, вытекая как из мертвого. Они жалки среди своих наслаждений и еще более жалки, нежели обуреваемые среди моря, когда волны, догоняя одна другую и заливая их собою, не дают им выбиться из волнения. Так и у этих людей погрязают души, затопляемыя вином. Горе восстающим заутра, и сикер гонящим, ждущим вечера: вино бо сожжет я. Со гуслями бо и цевницами, и тимпаны, и свирелями вино пиют, на дела же Господня не взирают, и дел руку Его не помышляют (Ис. 5, 11, 12).
   Сия предложенная часть пророчества заключает в себе изъяснение апостольского изречения; ибо там сказано: пияницы Царствия Божия не наследят (1 Кор. 6, 10); а здесь: горе восстающим заутра, и сикер гонящим. У евреев в обычае - называть сикером всякий напиток, который может произвести опьянение. Посему пророк оплакивает тех, которые тотчас с наступлением дня, по слову притчи, на чаши и сткляницы вдают очи свои, назирающе, где пирове бывают (Притч. 23, 31, 30). Заглядывая в места винопродажи и в корчмы, принимая друг друга на вечеринки и на заботы о подобных вещах истощая все душевное попечение. Они не уделяют себе ни малого времени на размышление о чудесах Божиих, не дают очам досуга воззреть на небо и на красоты его, чтобы по украшению всего этого заключать о Рододелателе (Прем. 13, 5), но, украшая свою вечеринку испещренными коврами и цветными завесами, выказывают излишнюю рачительность и тщательность в устройстве сосудов для пития, придумывая сосуды прохлаждающие, роги, фляги, стаканы из плюща, чаши и другие подобные, по именованию и виду, приборы для пьянства; как будто разнообразие сосудов может утаит от них пресыщение, и обмен и передача чаш составит достаточное промедление во время пития. Потом, начиная пить друг за друга и вступая в состязание, кто больше выпьет, удерживаются ли от каких-либо излишеств, к стыду своему? И побежденные и побеждающие - все упиваются. Бывают же при этом какие-то князья вечеринок, главные виночерпии и учредители пира: в беспорядке виден порядок и в неблагочинном деле - устройство! Упиваются начальствующие, упиваются слуги; все полно смеющихся и пьяных. Жалкое зрелище для очей христианских! Потом, как мирским властям придает могущества важность оруженосцев, так и пьянство, подобно царице, окружая служителями, избытком усердия закрывает позор его. Сверх сего венки и цветы, рассыпаемые во время вечеринок, благовонные масла и курения и тысячи придуманных посторонних увеселений доставляют большое развлечение гибнущим, уготовляя им вечное наказание, равномерное настоящим веселостям. Потом, с продолжением пиршества являются свирели, гусли и тимпаны, на которых в действительности оплакиваются погибающие и сладкозвучием которых, по предложению упивающихся, должны возбуждаться в них все душевные удовольствия, как будто одно вино, производимым посредством его разгорячением, в жалкой душе упивающегося не может пробудить роя пожеланий, а надобно, чтобы у них и все чувства предавались очарованию удовольствия, слух упоевался стройными звуками, обоняние наполнялось благовонными курениями, уста служили входом вину, глаза видели происходящее, или, лучше сказать, превратно видели, потому что упоением похищена верность чувства.
   Посему-то сказано: горе восстающим заутра, и сикер гонящим, ждущим вечера, и провождающим в этом целые дни, так что у них нет вовсе времени взирать на дела Господня и помышлять о делах руку Его. Ибо когда ими поучаешься о Боге? Утром ли? Но, едва встав ото сна, гонят сикер. В середине дня? Но тогда особенно увеличивается и учащается у них пьянство. Вечером? Но они еще пьют, и хотя день уже у них протек, однако же пьянство не прекращается; напротив того, в большей мере предлагаются ему ночью; так как ночь собственно для них пригодна. Посему горе востающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера. Да услышат сие те, которые у себя в домах вместо Евангелия берут гусли и лиры! Пророк взывает к ним, как уже к погибшим, по сотраданию любви оплакивая их погибель. Горе, говорит он, с гуслями, и свирелями, и тимпаны, и цевницами вино пиющими. А у тебя испещренная золотом и слоновою костью лира лежит на каком-то возвышенном жертвеннике, подобно какому-нибудь изваянию и кумиру демонов. И еще, бедная женщина, вместо того чтобы научиться, как владеть веретеном, по необходимости рабства научена тобою протягивать руки к лире, для чего ты, может быть, платил за нее деньги, отдавал ее в научение какой-нибудь другой женщине, которая сперва собственным телом своим служила всякому непотребству, а теперь для молодых дев она стала наставницею в подобных делах. За нее постигнет тебя сугубое бедствие, потому что и сам ты непотребствуешь и лукавыми наставлениями отвратил от Бога бедную душу. Вот она предстает с лирою, налагает на нее персты, чтобы извлечь звуки; руки ее обнажены, лицо бесстыдно. К ней обращается все собрание пирующих, к ней несутся взоры всех, слух с безмолвием ловит звуки, шум утихает, смех умолкает, не слышно непотребных речей, которыми доселе старались превзойти друг друга, безмолвствуют все в доме, очарованные сладострастной игрою... Жалкое зрелище для очей целомудренных - женщина не за ткацким станком, но с лирой в руках, не собственными своими мужами знаемая, но видимая посторонними, сделавшаяся общим достоянием, поющая не псалом исповедания, но любодейныя песни, не Богу молящаяся, но поспешающая в геенну!.. Волна ей ненавистна, сновать основу и повертывать утком она не умеет и не хочет. Проводя время с упившимися, она предается одинаковым с ними занятиям. Подлинно ткут они паутинную ткань, как будто на какую основу, налагая свои руки на натянутые струны и часто туда и сюда снуя бряцалом, как ткацким челноком, не дают видеть и конца этой деятельности. Ибо в искусствах, необходимых для жизни, конец перед глазами; например: в столярном искусстве - скамья, в домостроительном - дом, в кораблестроительном - корабль, в ткацком - одежда, в кузнечном - меч. А в искусствах пустых, каковы искусства играть на гуслях или свирели, или плясать, вместе с окончанием действия исчезает и самое производство.
   Пьянство - утрата рассудка, истощение силы, безвременная старость, кратковременная смерть... У тех, которые свыклись с вином и ищут, где бывают пиршества, мысль так занята сими розысканиями, что они неспособны взирать на дела Господня и помышлять о делах руку Его. Опьянение их увеличивает еще гусли и цевница... Если много выпито вина, как мучитель, ворвавшийся в крепость с высоты ее, производит в душе несмолкающие мятежи, не отказывая себе ни в каком беззаконном требовании; но прежде всего, поработив самый рассудок, смешивает и приводит в расстройство весь порядок, установившийся вследствие обучения: голос делается шумным, возбуждает непристойный смех, опрометчивый гнев, необузданные вожделения, неистовую и бешеную страсть ко всякому беззаконному удовольствию... Раздражение есть упоение души: оно так же выводит ее из ума, как и вино. И скорбь также есть упоение; она подавляет разум. Страх - новое упоение, когда бывает, от чего не должно ему быть. Ибо сказано: от страха вражия изми душу мою (Псал. 43, 3, 2). И вообще, всякую страсть, которая выводит ум из себя, справедливо можно назвать упоением. Представь себе разгневанного, как он упоен страстию; он сам себе не господин, не узнает себя, не узнает присутствующих; как в ночной битве всех касается, на всякого нападает, говорит, что пришло на ум; он неудержим, ругает, бьет, грозит, клянется, кричит, разрывается. Пресыщение - начало всякого вреда. Ибо вместе с роскошью, пьянством и всякого рода лакомствами тотчас возникают все виды скотской невозможности. От сего люди, как скоро роскошь вонзит свое жало в душу, делаются кони женонеистовни (Иер. 5, 8). У упившихся и естество превращается: в естестве мужеском вожделевают они женского, и в женском - мужеского.