Отрицателям меча

     Я утверждаю, что государственность, и меч, и сопротивление злодеям силою приемлемы для православного христианина. И когда я говорю о «православном мече», то я разумею меч, православно обоснованный (совсем не «оправданный», и не «освященный», и не «святой»).
    Было бы невежественно, глупо и претенциозно, если бы я стал приписывать себе изобретение этого обоснования. Оно уже целиком заключено в Апостольских Посланиях, и пусть всякий прочтет написанное. Я же с моими философскими воззрениями следую за церковной традицией.
    Апостол Петр пишет: Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро, - ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, - как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии (1 Петр. 2, 13-16).
    Апостол Павел говорит: Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести (Рим. 13, 3-5).
    Итак, идея о том, что государственный властитель носит меч именно в качестве Божьего слуги для наказания преступников и злодеев и для заграждения уст безумных людей, есть идея апостольская, древнехристианская и православная; и «православный» человек, желающий ее отвергнуть и не желающий здесь ничего ни «додумать», ни «дочувствовать», должен пересмотреть вопрос о своей принадлежности к православию.
    А до тех пор, пока он этого не сделает, ему надлежит осторожнее судить об «антихристианской» природе идей, высказанных первыми апостолами.
    В приведенных мудрых словах апостольских все выговорено определительно и недвусмысленно: и задача правителя, и цель, для коей он носит меч, и критерий истинного правления, и допустимость казни, и мера применимости меча. Пусть только ищущий ум безпристрастно и глубоко вдумается и вчувствуется в каждое слово. И сколько бы сентиментальное воображение ни ужасалось при слове «палач» и ни взывало к непротивлению, смертная казнь для злодея здесь допущена как необходимость.
    Что же, значит, она «оправдана» и «освящена»? Значит, она «священна» и «свята»? И значит, кроме «меча» и «палача», ничего не нужно?
    Нет, не значит!
    Допустить как необходимость не значит «оправдать». И казнь здесь не оправдана, и не освящена, и не свята, и не священна.
    А только допущена, т. е. не воспрещена и не отвергнута, и не проклята, а прямо предуказана в меру ее необходимости и применительно к злодеям. И надо все сделать, чтобы меч и палач были не нужны; и после этого, если они все-таки будут необходимы, надо принять их.
    По мнению сентиментального непротивленца, эти указания и выводы имеют «антихристианскую» природу: здесь конец христианству и «дальше учиться нечему»...
    На самом деле все обстоит как раз обратно: человек, отрицающий государственность и меч и считающий, что христианская любовь есть синоним беспредметного, сентиментального всему сочувствия, должен поистине сесть на ученическую скамью и учиться всему заново.
    И, пересматривая свои несостоятельные и вредные предрассудки по вопросу о смертной казни, пусть он, между прочим, прочтет со вниманием, что написано об этом предмете русским православным мыслителем, с душою нежною и детски чистою, - Василием Андреевичем Жуковским. В своем глубоком и полном искреннего религиозного чувства очерке «О смертной казни» поэт задается вопросом о том, как надлежит поставить самую процедуру казни для того, чтобы она не развращала людей, а воспитывала их в христианском духе взаимной любви, покаяния и совместной молитвы...
    Но прежде всего ищущему правду непротивленцу необходимо понять, что все обывательские подходы, понятия, смешения, слова здесь абсолютно недопустимы. Эта проблема глубока и трудна, она требует не только новых понятий, но обновления всего духовного опыта - долгой, углубленной, подготовительной работы и обостренного чувства ответственности. И конечно, познаний.
    Позволительно ли, например, утверждать, что «воин после войны и убийства - не герой с точки зрения Церкви, а грешник»? <...>
    В тринадцатом каноническом правиле св. Василия Великого говорится: «Убиение на брани Отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия...»
    В каноническом послании св. Афанасия Великого к Аммуну-монаху мы читаем:
    «Не позволительно убивать: но убивать врагов на брани и законно, и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные в брани и воздвигаются им столпы, возвышающие превосходные их деяния. Таким образом, одно и то же, смотря по времени и в некоторых обстоятельствах, не позволительно, а в других обстоятельствах и благовременно, допускается и позволяется».
    Но сентиментальный обыватель и здесь, вероятно, откажется «додумывать»... Что же, спросит он, этим «освящены» и «оправданы» войны?
    Вопрос не будет разрешен, пока мысль и чувство не додумают и не научатся различать «неправедность» и «грех»...
    Позволительно ли в связи с этим утверждать, что «война», «по учению православной Церкви», есть «грех»?
    В православном Требнике в «Чине благословения воинских оружий» читаем: «Сия носити ко укреплению и заступлению Церкве Твоея святыя, сирых же и вдовиц, и на земли сущего святого достояния Твоего желающего, силу и крепость подаждь...»
    Там же в «Чине освящения знамен» в молитве о воинах: «Научи их и вразуми, спаси, защити, сохрани, очисти и радости духовные исполни...»
    А в «Молебном пении противу супостатов»?
    А в «Чине благословения водного судна ратного, на сопротивные отпущаемого»? Что же, «православный» непротивленец и здесь не захочет «додумывать»?
    Или он скажет, упорствуя, что Церковь благословляет на «грех» и, моля о победе, молит о преуспеянии во «грехах»? Но это до него уже говорил Л. Толстой, и говорил он это не от православия...
    Прежде чем судить об этом вопросе, непротивленцу следует ознакомиться с малым Катехизисом митрополита Филарета, написанным особо «для военного сословия», и с сочинениями митрополита Антония, написанными для военных, и с Катехизисом того же автора, недавно вышедшем в свет. И при всем том я сознательно не упоминаю о всей святоотеческой литературе вопроса, на коей основываются наши Святители, - об Иоанне Златоустом, об Амвросии Медиоланском и о многих других...
    Не христианство ли воспитало в нас здоровые и глубокие основы правосознания и государственности? Что же, оно воспитало их, отвергая понуждение и пресечение и проповедуя непротивленчество? Кто же из русских православных великих Святителей, строивших Русь, учил непротивленчеству? Феодосии Печерский? Или епископы, советовавшие Владимиру Святому казнить разбойников (С. Соловьев. История России. Т. I. Гл. 7)? Или Сергий Радонежский? Или Петр, Алексий, Иона и Филипп? Или Гермоген? Или Филарет и Никон? Или Серафим Саровский? Или старцы наших дней?
    Умно ли ссылаться на грабежи крестоносцев? Разве употребление оружия во зло делает невозможным употребление его во благо? И что может всему этому противопоставить сентиментальный аполитист и толстовствующий непротивленец?