Лагерный иврит», одесский жаргон и ряд иных «профессиональных диалектов» прочно утвердились, например, на российском телевидении с лицом Швыдкого и Жванецкого. «У нас тоже демократия, - говорят сербы, - но тут случай прямо-таки клинический; если бы сами не видели, никогда бы не поверили, что такое возможно в славянской стране!» Как один из ведущих в Сербии специалистов по современному русскому языку, профессор Мароевич убежден, что речь идет о самой обыкновенной языковой диверсии, которая является составной частью единой западной программы по разрушению традиционного европейского общества, подсознательно все еще тяготеющего к христианским и национальным ценностям, и построению на его месте «новой Европы», где будут убедительно доминировать афро-азиатские элементы, возглавляемые «вечно гонимыми» пиявками человечества.
    Кому-то такая картина, возможно, покажется нереальной. Но разве недавние события в «благополучной» Франции не явились для нас еще одним, которым уже по счету предупреждением? А Первый Рим, чья державная мощь была подточена еще в пору правления императоров-вырожденцев ближневосточного происхождения (Ге-лиогабал и др.)? Не есть ли это самый первый исторический урок и предостережение Риму Третьему? «Берегите родной язык», - говорил светлокудрый сербский государь Стефан Неманя. На смертном одре, будучи уже смиренным иноком Симеоном, сей некогда могучий синеокий витязь, а ныне - великий небесный заступник земли Сербской, еще раз повторил свой наказ потомкам...
    Языковая тема звучала на нашей встрече с профессором Мароевичем и в связи с последними событиями в Черногории. «Решение черногорского Министерства просвещения о переименовании учебного предмета „сербский язык" в „родной язык", - сказал Радмило Мароевич, - можно объяснить лишь тем, что черногорскому марионеточному правительству срочно поставили задачу извне: ввести для начала сие обезличивающее название „родной язык", чтобы затем - на следующем этапе - легче было переименовать сербский язык в черногорский». Таким образом, считает сербский профессор, определенные внешние силы, являющиеся заложниками прошлого, вопреки исторической реальности, пытаются снова вернуться к старому, отвергнутому ныне самой жизнью искусственному титовскому разделению сербской нации на сербов и черногорцев. Рост сербского национального самосознания (согласно переписи 2003 г., большинство жителей республики однозначно считает себя сербами) тревожит не только лидера местных сепаратистов Мило Джукановича - бывшего комсомольского функционера, ради сохранения власти пересаживающегося, подобно своему прежнему шефу, из кресла в кресло, - но и заокеанских хозяев «монтенегринской элиты». А также зарубежных «инвесторов» и иностранных владельцев курортной зоны черногорского побережья. По утверждению злых языков, мэр Москвы Юрий Лужков обладает немалой собственностью на теплых берегах Адриатики. Серьезно обезпокоен и глава «черногорской православной церкви» поп-расстрига Мираш Дедеич. Подобно московским церковным либералам, сей бывший осведомитель титовской охранки наладил выгодный бизнес, торгуя «духовностью» в приемных и салонах демократии, и теперь не меньше американцев и израильтян переживает за судьбу последней.
    Ситуация в Черногории лишний раз свидетельствует о преемственности старого курса, взятого Западом в отношении Югославии еще во времена Черчилля и Даллеса, чьей марионеткой был «неприсоединившийся» лидер югославских коммунистов Иосиф Амброз Тито, так и не научившийся сносно говорить по-сербски. Соплеменникам Тито всегда трудно давался славянский звук «р», который в сербском языке встречается чаще, чем в русском («р» может нести на себе все основные ударения, быть слогообразующим даже в начале слова, как, например, в слове «борьба» и производных от него). Зато куда больше поднаторели они в интригах против славян. Начиная, быть может, еще с той поры, когда «английский лорд» Дизраэли, даже стоя одной ногой в могиле, продолжал активно бороться против расширения влияния России на Балканах. А может, еще раньше. Когда «российский граф» Нессельроде сделал все возможное, чтобы оклеветать перед императором Александром I героического вождя сербов и верного друга России - Карагеоргия.
    К сожалению, давно уже не веря подобным «графам» и «лордам» («президентам», «министрам», «правозащитникам», «председателям избирательных комиссий» и т.д. и т.п.), славяне, по простодушию своему, продолжают верить некоторым «теориям» и «фактам», внедренным в их сознание картавыми фальсификаторами. Одной из таких проблем является определение реальных границ сербского этноса и языка.
    Многие православные люди, когда речь заходит, например, о сербах и хорватах всерьез считают, что это - практически один народ (как русские, украинцы, белорусы), разделенный лишь верой. Но если местечковые фальсификаторы после антирусской революции 1917 г. могли волюнтаристским указом разделить на «три отдельных народа» триединый русский народ (малороссы, великороссы, белорусы), то что мешало им точно таким же манером «объединить» два разных народа? В 1967 г. Тито официально провозгласил боснийских мусульман отдельной нацией «говорящей на сербско-хорватском языке». С его же грязной руки черногорцы были объявлены «отдельной нацией» еще в 1945 г. Черногорцев, как мы видим, подобная «честь» до сих пор не прельщает. А вот боснийские и санджакские мусульмане оказались сговорчивей, хотя, справедливости ради, надо отметить, что сами они до этого никогда бы не додумались. Впрочем, и «перестроечные» наши «парады суверенитетов», если разобраться, есть дело рук вполне конкретной нации, населяющей отнюдь не окраины нашей «многонациональной» (по европейским меркам - мононациональной, с многочисленными, но в процентном отношении незначительными нацменьшинствами) Родины.
    Все югославянское языковое пространство можно разделить на три зоны, условно именуемые зонами штокавского, чакавского и кайкавского диалекта. Названия наречий, каждое из которых обладает своими характерными особенностями, связаны с произношение вопросительного местоимения «что»: «што/шта» - для штокавцев; «ча» - для чакавцев; и «кай» - для кайкавцев. Сербские говоры имеют штокавскую основу; словенские - кайкавскую; хорватские - чакавскую и кайкавскую (некоторые исследователи склонны видеть в загребском кайкавском просторечии словенское влияние; во всяком случае к сербам это - как и словенско-хорватские территориальные споры - отношения не имеет). Даже при самом беглом взгляде на диалектологическую карту Балкан видно, что территория, занимаемая чакавским и кайкавским наречием, ничтожно мала по сравнению с областью распространения наречия штокавского.
    Территория штокавского диалекта это и собственно Сербия, и Воеводина, и Черногория, и Босния, и Герцеговина, и Славония, и Далмация, и северная Македония, включая Скопле.
    Иными словами, территория штокавского диалекта гораздо больше, чем территория двух ныне существующих сербских государств: Сербии и Черногории (еще недавно СР Югославия) и Республики Сербской (Восточная Герцеговина и часть Боснии). Даже если добавить сюда территорию третьего сербского государства - Республики Сербской Крайны (в 1995 г. была оккупирована Хорватией - при военной поддержке США и дипломатической - ельцинского режима), область распространения сербского языка все равно окажется шире. Когда-то, при королевской власти, когда в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев правил Помазанник Божий - православный Государь из династии Карагеоргиевичей, никто и слыхом не слыхивал о таких «нациях», как мусульмане, черногорцы или даже македонцы. Хорватия, Славония, Далмация считались тремя разными областями (как это и было исторически). Напомним, так было еще в начале XX в. Вплоть до Второй мировой войны.
    В Славонии и Далмации столетиями жили бок о бок католики и православные, причем и те, и другие - сербского происхождения. Почему так произошло? Когда отец святого Саввы великий жупан Рашки Стефан Неманя создавал в XII веке единую сербскую державу, он утвердил в ней и единую - правую веру. Дело Немани продолжили его венценосные потомки. К сожалению, за пределами Православной Державы Неманичей остались многие сербские земли. Например, Босния, где наряду с православными жили еретики-богумилы. Или Дубровник. Сей богатый торговый город на адриатическом побережье (город-государство с прилегающими землями и островами, «славянская Венеция»), широко известный в средние века, всегда был католическим, однако даже в начале XX в. римский папа все еще обращался к «сербам-дубровчанам», хорватами называть их стали уже позднее.
    Языковая реформа Вука Караджича (середина XIX столетия), отношение к которой и в самой Сербии, и во всем славянском мире всегда было достаточно сложным и неоднозначным, встретила горячий отклик у части хорватских филологов и «югославянски настроенной» интеллигенции. Крупнейший деятель так называемого движения иллиризма Людевит Гай, а вслед за ним и другие хорватские романтики высказались в пользу единого с сербами литературного языка (именно литературного! не путать с загребским кайкавским просторечием и чакавскими островными говорами, существующими и по сей день). В 1850 г. был заключен соответствующий договор. Хорваты отказывались от кайкавского и чакавского наречий, на которых создана была их прежняя литература, и брали штокавский диалект за основу своего литературного языка. Сербы же, пользовавшиеся до того исключительно кириллицей, признавали (пока еще только признавали) равноправие латиницы.
    Казалось бы, если посмотреть на произошедшее плотскими очами, сербы оказались «в выигрыше», единый «сербскохорватский», или «хорватско-сербский» язык, о котором все чаще стали говорить с тех пор, был все-таки сербским, а не хорватским. Однако при подобном «единстве» стиралась этноисторическая грань между двумя близкородственными, но все же разными (что отмечал еще Константин Багрянородный, X в.) славянскими народами, принадлежащими к южнославянской группе (кроме сербов и хорватов, сюда относятся также болгары и словенцы). Отныне сербов и хорватов стали различать исключительно по религиозной принадлежности. Православных среди хорватов практически не было; зато сербы-католики, уроженцы Далмации, Славонии, Западной Герцеговины (в том числе потомки униатов) стали называться хорватами. Так, в новейшее время, складывалась современная хорватская нация: из этнических хорватов и сербов-католиков. А также окатоличенных сербов, бывших когда-то православными. Ведь в областях, находящихся за пределами собственно Хорватии, помимо католиков, жили и православные сербы; во многих краях они составляли подавляющее большинство населения. Процесс их национального и религиозного подавления (истребления) с особой силой развернулся уже в XX в. Сперва в «Независимом Государстве Хорватии» в годы Второй мировой войны, а затем в «Социалистической республике Хорватии», в состав которой еврей Иосиф Амброз Тито, ненавидевший и сербов, и хорватов (но православных сербов все-таки больше), кроме Хорватии исторической, включил также Славонию и Далмацию.
    После выхода Хорватии в 1991 г. из состава СФРЮ, ее руководство отреклось от социализма, но не отказалось от «государственных границ», прочерченных по живому телу сербства коммунистическими деятелями типа Джиласа и Моше Пияде. В решении «сербского вопроса» Хорватию активно поддержали США (1995). И не только США.
    Если взглянуть на произошедшее теперь уже нетелесными очами, случившееся, казалось бы, носит необратимый характер, и - по большому счету - винить тут некого, кроме самих себя (начиная еще с Вука Караджича). Хорватские деятели иллиризма отнюдь не были какими-то «католическими заговорщиками» или «изощренными масонами», их «юго-славянский романтизм» не имел ничего общего со звериной жестокостью усташей, а тем более - дьявольской изощренностью Тито, Пияде, Джиласа, Карделя, Цадика Данона и К0. Человеческая история вообще - по большому счету - есть процесс апостасийный. Потерянного не вернешь. Целые народы, например, те же албанцы утратили свое христианское и индоевропейское естество (в данном случае, похоже, действительно безвозвратно). Изменники православия, будь то латинские отступники, или потурченцы в Боснии (потомки еретиков-богумилов) сами сделали свой роковой выбор. И все же следует воздержаться от скоропалительных обобщений. Ведь такой подход противоречил бы не только принципам евангельской Любви, но и обычным историческим фактам и тенденциям, которые, конечно же, значимы не сами по себе, но опять же как отражение вечных и непреложных истин.
    Могучий синеокий витязь Стефан Неманя - он же преподобный Симеон Мироточивый - был крещен во младенчестве латинским священником, но, войдя в возраст, уразумел Истину Православия и принял православную веру. Утверждая истинную веру в своей державе, он обратил тогда ко Христу не только остатки язычников, но и заблудших латинян, коих немало было еще в сербском государстве. Уже в XX в. святитель Николай Сербский вспоминает, как тянулись к Православию жители католического Приморья. Сербская кровь вела их к Истине, хотя путь этот был тяжел и тернист и для многих из них уже непреодолим. В 1831 г. боснийский капитан Хусейн Градашчевич, восставший против турецкого султана, вывел свое войско, в котором было немало и православных сербов, на Косово поле. Накануне боснийцами был взят Печ. В Печской Патриархии и по всем православным храмам Метохни служили, по просьбе капитана Хусейна, молебны святому благоверному князю Лазарю и витязям косовским. Боснийцы наголову разгромили тогда армию Порты и безпощадно истребляли обратившихся в бегство турок, «бежавших аж до самого Скопля». Досталось и косовским албанцам, сражавшимся на стороне султана. Как свидетельствуют историки, с ними расправа была еще более скорой и суровой.
    Только Богу ведомы все помыслы сердца человеческого. Кто знает, может быть, герцеговинские мусульмане, предлагавшие помощь черногорцам в борьбе против турок, искренне желали искупить вину многих поколений своих предков-отступников. В романе известного сербского писателя XX в. Меши Селимовича «Дервиш и смерть» одним из главных героев является удалец Осман, порывающий с фанатичным миром ислама и устремляющийся навстречу свету христианского мира, пока еще смутному и неясному для него, но подсознательно воспринимаемому как нечто большое, позабытое и исконное. В отличие от всемирно известного кинорежиссера Эмира Кустурицы, считающего себя «югославом» (а не мусульманином), Меша Селимович ясно осознавал свое сербство. Он и подобные ему люди, мучительно преодолевая родовое проклятие, стремились вернуться не просто к национальным истокам, но и к вере праотцев...
«Декларация о сербском языке», составленная профессором Мароевичем совместно с коллегами-филологами и подписанная крупнейшими учеными, писателями и деятелями культуры Сербии, имеет огромное значение как с лингвистической, так и с общественной точки зрения. Языковой и национальный вопрос вообще остро стоит сегодня в славянском мире. На примере сербов мы видим, что он может служить критерием и иных, не подвластных ни времени, ни даже вечности ценностей.
    Как учит нас святитель Николай Сербский, «через борьбу национальную, расовую, природную мы приподнимаемся над грехом и смертью». Сербские святые мужи призывают нас помнить о нашем славянском имени и говорят, что не все еще потеряно для солнцеликой Европы, некогда любимой дочери Христа. Политики учат нас другому. Но что нам политики?
    «Политики говорят: „Наш народ изумителен и уникален, у него прекрасные черные глаза. Пойдем войной против наших соседей, похороним все голубые глаза и насладимся миром и счастьем, потому что никого уже больше не будет из тех, кто раньше смотрел на нас искоса. Все голубоглазые будут лежать под землей, а черноглазые весело прогуляются по их могилам"» (Творения святителя Николая Сербского (Велимировича). Т.2. С.150; М.: 2006 по Р.Х.).
    Политики много чего говорят, и все у них, как правило, сводится к одному. Однако же даже в эпоху сатанинской глобализации и чужеродного диктата если не все европейцы, то, по крайней мере, славяне все еще знают, что ответить «изумительному и уникальному народу», посягающему уже не просто на свободу, но на саму нашу душу.

Рубрику подготовил
Илья Числов,
Председатель Общества
Русско-Сербской дружбы,
редактор Собрания творений
святителя Николая Сербского на
русском языке