В одном письме² 1932 г. о. Сергий Мечев³ вспоминал о трех моментах, когда ему пришлось бороться за Церковь [за чистоту Православия] и противостоять многим.
    Первое - это было обновленчество.
    Еще в предреволюционные годы среди интеллигенции и некоторых церковных деятелей существовало мнение, что Церковь, если не умерла, то находится в параличе, что надо принять какие-то решительные меры к ее оживлению, что надо вернуться к «первохристианскому» строю жизни и богослужения, отменить позже [будто бы] установленные Церковью правила, согласовав новые вместе с тем с требованиями современной науки, культуры и вообще современной жизни. Эти люди не видели подлинной христианской подвижнической жизни, которая в это время протекала в некоторых монастырях, таких как Оптина, Глинская [пустыни], не знали и не чувствовали той животворной струи, которая пришла к нам через старца Паисия Величковского. Многие искренно заблуждались, искренно по-своему хотели «обновить» Церковь внешними мерами. Эти люди просто не понимали настоящей духовной жизни.
    В смутное для Церкви время первых послереволюционных годов нашлись недобросовестные люди, которые использовали лозунги «обновления» в своих корыстных целях: воспользовавшись трениями, которые возникали между Патриархом Тихоном и властями, они обманом захватили власть в церкви в тот момент, когда Патриарха арестовали по делу об изъятии церковных ценностей, и организовали свое «Высшее церковное управление» (ВЦУ), стараясь подчинить ему Русскую Церковь.
    Многие епископы противостояли этому, но они были разъединены, да к тому же в это время многих из них арестовывали. Приходское духовенство, привыкшее до революции к безпрекословному повиновению, хотя в большинстве случаев своем не принадлежало к числу идеологов «Единой Церкви» и в глубине души может быть им и не сочувствовало, все же не сумело разобраться в создавшейся ситуации, да и боялось запрещений и безпрекословно подчинилось ВЦУ, прекратив поминовение заключенного Патриарха.
    В Москве лишь единичные приходы сохранили верность Патриарху. В числе их были Данилов монастырь и «Маросейка». О. Алексий и о. Сергий Мечевы всей душой чувствовали, что Церковь есть тело Христово и источник освящения всего мира. Она со всеми своими таинствами и богослужением - свята во веки. Они знали, что надо не «обновлять» Церковь, а идти к ней и учиться у нее, пользоваться ее таинствами для своей духовной жизни, становиться ее членами через Покаяние и Святое Причащение для «обновления в себе зрака Святаго Божия образа»⁴.
    Сама же Церковь в существе Своем свята и непорочна и не нуждается ни в оживлении, ни в обновлении. Кроме того, батюшки - о. Алексий и о. Сергий - считали канонической необходимостью поминать на ектениях и на Великом входе имя Святейшего Патриарха, хотя бы и заключенного [в то время]. Без этого нарушилась бы связь с Церковью, и совершаемые таинства стали бы недействительны.
    Простой церковный народ не принял обновленчества, захваченные живоцерковниками храмы не посещались.
    В числе прочих «нововведений» обновленцев (богослужение на русском разговорном языке, женатый епископат и т.д.) был и «новый стиль», принятый в новом государстве. Они считали, что оставаться на старом стиле - отсталость, некультурность, так как новый стиль более приближается к астрономическим данным. Это было неотъемлемой частью программы, но это же им и особенно вредило в глазах народа.
    В 1923 г. Патриарх Тихон был освобожден из заключения. Через некоторое время он получил ложную информацию, будто все восточные Патриархи приняли католический григорианский стиль вместо прежнего, употреблявшегося Православной Церковью, юлианского. Он, по предложению гражданских властей, сделал распоряжение, чтобы и Русская Православная Церковь перешла на новый стиль.
    Узнав об этом распоряжении Святейшего, о. Сергий, будучи его преданным сыном, пришел к нему взволнованный: «Святейший владыка, не считайте меня бунтовщиком, но моя церковная совесть не позволяет мне принять новый стиль», и раскрыл перед Патриархом свое, вернее общецерковное, понимание богослужения.
    Святейший отнесся к о. Сергию по-отечески: «Какой же ты бунтовщик, Сережа, я знаю тебя! Но вот с меня требуют введения нового стиля».
     О. Сергий считал, что события жизни Спасителя и его Пречистой Матери, хотя и произошли в известный момент времени, но имеют вечное, непреходящее бытие. В православном богослужении, совершающемся и повторяющемся также во времени, они как бы совершаются вновь, открываясь перед молящимися, делая их участниками этих событий. Особенно ярко это выражено в Святой литургии, в Таинстве Тела и Крови Христовых. Так каждый приступающий к Святой Чаше верует и исповедует, что перед ним Самое Пречистое Тело Христово и Самая Честная Кровь Его, и бывает участником Тайной Вечери через почти 2000 лет по ея совершении. Как сказано в по-следовании ко Святому Причащению, «Христос единою Себе принес, яко приношение Отцу Своему, присно закалается, освящаяй причащающиеся».
    Но «вечность во времени» присуща не одной Святейшей Евхаристии, а и всему богослужению Православной Церкви в целом. Как часто слышим мы в стихирах и канонах слово «днесь»! «Днесь вод освящается естество», «Дева днесь Пресущественного рождает» и т.д. Это «днесь» говорит нам о нашем предстоянии в данный момент времени вечным событиям, «днесь»; не когда-то «тогда», нет, в это время, в эту минуту, когда мы совершаем богослужение.
    Это дерзновение имеет Церковь потому, что она в самой себе есть не временная, а вечная, она вне мира, выше его, она премирна. Церковь дерзновенна потому, что не только собравшиеся в храме люди, являющиеся частью видимого мира, совершают богослужение. Мы веруем и надеемся, что «силы небесные с нами невидимо служат», что мы в XX в. имеем возможность соприкоснуться в богослужении, в молитвенном озарении с давно бывшими событиями, соприкоснуться и участвовать в них, как в вечности. Связь наша с миром дольним и есть то величайшее, что объединяет всех и вся: мир видимый и невидимый. Здесь в Церкви люди, которые не жили тогда, когда совершались те великие события, могут теперь участвовать в них, приобщаются к ним, как к вечности. Когда мы в богослужении, в своих песнопениях обращаемся не только к верующим, не только к людям, но и ко всей вселенной, это не только слова. Богослужение имеет величайшее значение для всего мира, для вселенной.
    Поскольку о. Сергий не подчинился распоряжению о переходе на новый стиль⁵, его вызвали в епархиальное управление и грозили запрещением <...>
    О. Сергий пытался раскрыть перед присутствующими епископами свое отношение к богослужению, но, не встречая понимания, стал говорить, что нет необходимости нарушать строй и порядок богослужения переходом на новый стиль, достаточно лишь считать их в другие числа по новому стилю, например, Рождество Христово не 25 декабря, а 7 января. Он спросил: «По какому стилю, скажите, празднуют наши власти свои праздники?» Ему ответили: «Как по-какому? Разумеется, по-новому». - «А как же тогда день 9 января отмечается 22 января, октябрьская революция празднуется не в октябре, а в ноябре? Также и день свержения самодержавия и другие дни?» (т.е. берутся дни «по старому стилю» и просто пересчитываются на «новый»). Присутствовавший в епархиальном управлении владыка архиепископ Иларион улыбался, видя, что о. Сергий привел своих противников в замешательство. Остальные архиереи обозвали о. Сергия «недоучкой» и отпустили.
    Церковный народ, верующие также не приняли нового календаря. Храмы, перешедшие на новый стиль, даже в самые великие дни пустовали, да и вообще почти не посещались.
    Святейший Патриарх Тихон, хотя и ответил на запрос властей, что «юлианский календарь не догмат Церкви»⁶, [однако], должен был отменить свое распоряжение [относительно календаря и пасхалии], и новый стиль был снят. Он сообщил об этом гражданской власти⁷ и с некоторой иронией заметил, что не совсем понимает, почему власти заинтересованы в переходе церковного богослужения на новый стиль.
    Когда о. Сергий потом приходил к Патриарху, [то] последний часто встречал его словами: «А, днесь вод освящается естество пришел».
    Даже и обновленцам пришлось отказаться от нового стиля, так как народ его не принял.
    На убеждении о премирности богослужения и о связи его с жизнью природы покоилось убеждение о. Сергия о невозможности изменить стиль календаря. Календарь наш освящен Церковью, ее соборами, ее таинствами, богослужением - творением великих и величайших Отцов Церкви, порядком совершения его, изложенным в Уставе, составленном теми же святыми Отцами.
    Кое-кто считал, что если перейти на новый стиль, то у верующих будет больше возможности посещать праздничное богослужение, так как в то время праздник Рождества Христова и Крещения по новому стилю еще были днями неприсутственными. «Уверяю вас, скоро они не будут праздноваться ни по какому стилю», - отвечал о. Сергий. [И действительно] скоро вместо семидневной недели была введена пятидневка, затем непрерывка или скользящая неделя.
    Третьим и последним испытанием церковной совести о. Сергия было разногласие с митрополитом Сергием [Страгородским], впоследствии [ставшим] Патриархом.
    После смерти Патриарха Тихона, по его завещанию, его [патриаршую] власть принял митрополит Крутицкий Петр в качестве Местоблюстителя. (Подобная передача власти по наследству безпрецедентна и была вызвана необходимостью по условиям времени).
    Теперь митрополит Петр был одновременно и иерархом, и епархильным архиереем Москвы. Как все православные, о. Сергий находил законным и нужным поминать его и только его. Митрополит Петр вскоре был арестован. Другие местоблюстители - митрополит Кирилл и митрополит Агафангел - тоже оказались в заключении. Из тех, кому митрополит Петр назначил временно исполнять свои текущие обязанности, на свободе оказался только митрополит Сергий. Он провозгласил себя «Заместителем патриаршего местоблюстителя» (титул также безпрецедентный) и стал требовать поминовения себя <...> [на богослужении наравне] с митрополитом Петром.
    О. Сергий считал это требование неканоничным и незаконным и выполнить его отказался, и уклонился от молитвенного общения с митрополитом Сергием и его последователями. Однако он считал себя в каноническом общении с митрополитом Сергием и иже ним, не отделялся и не считал подобно иосифлянам, что в храмах, где возносится имя митрополита Сергия, нет благодати.
    Он только говорил, что не мог бы сохранить мира совести, если бы пришлось служить вместе с ними. Он ссылался на пример преп. Феодора Студита (имевшего подобное отношение к Патриарху Тарасию по делу о пресвитере Иосифе)⁷. Однако о. Сергий считал, что если бы митрополит Сергий вычеркнул из формулы поминовения имя митрополита Петра, то он свое каноническое общение с митрополитом Сергием считал бы разорванным. Этого, к счастью, не случилось.
    Ряд архиереев, бывших в то время в ссылках и заключениях, разделяли мнение о. Сергия и считали его действия правильными. На основании этого о. Сергий говорил, что не принял бы запрещения от Сергиевского синода, если бы таковое воспоследовало, до законного суда архиереев, право требовать которого давали ему церковные каноны. Отец Сергий не был одинок, были единомыслящие среди священников.
    В церковной позиции о. Сергия опять сказалось убеждение его в святости Церкви как Тела Христова. Он считал, что нельзя вносить в Нее политиканство и спасать Ее человеческими ухищрениями.
    Не принимал также о. Сергий и церковной молитвы за неверующих, особенно за воинствующих безбожников, считая, что обращение к Богу каждого человека есть дело его свободной воли и что нельзя молиться за тех, кто этого не хочет, в особенности за литургией, которая есть богослужение только верных.
    Позиция о. Сергия, в тот момент умеренная по сравнению с отделившимися (иосифлянами), хотя он считал грехом ставить под сомнение благодатность таинств в Церкви, возглавляемой митрополитом Сергием, все же была для него критической. Она ставила в опасное положение его свободу, существование храма, угрожала ему разлукой с родной семьей и духовными детьми, которых он полюбил теперь всеми силами души. Он очень мучился всем этим, но не мог поступиться своей церковной совестью, просто не мог иначе.
    Много страданий нравственных, а потом и физических принесло о. Сергию его церковное направление, но он был тверд в нем и неуклонно шел по нему вплоть до своего безвестного конца.
    По двум первым вопросам жизнь показала правоту о. Сергия. По третьему - Русская Церковь пошла за митрополитом Сергием. Время покажет, кто был прав.

    ¹ Из архива Е. В. Апушкиной. Автор рукописи не известен 1932 г.
    ² Прославлен Церковью в лике святых новомучеников.
    ³ Из молитвы в покаянном каноне.
    ⁴ Так как при сохранении православной пасхалии совершенно нарушался порядок отправления и сочетания передвижных и неподвижных праздников.
    ⁵ «Юлианское счисление не возведено Церковью в неприкосновенный догмат, - говорил святитель Тихон, - но отказ от него является серьезным нарушением всего церковного строя. Практически это непослушание священному Преданию Церкви, что канонически не допустимо». (АИС., № 1534. Л.14.).
    ⁶ «Считая введение новoro стиля по существу допустимым, ошибочно, вследствие невозможности непосредственного сношения с Востоком и неточности газетных сообщений, убежденные, что состоялось уже соглашение всех Православных Церквей о введении нового стиля на основе постановления Всеправославного Совещания в Константинополе, надеясь, что распоряжение, исходящее от законной власти и опирающееся на Всеправославное соглашение, будет послушно принято народом, Мы решили призвать Церковь Русскую к реформе календаря со 2(15) октября 1923 г. и в этом смысле издали послание». (М: 1924 г. Из письма в ЦИК ).
    ⁷ Иосиф был экономом Костантинопольской Церкви. Он, вопреки канонам, благословил императора Константина (795) на второй незаконный брак с родственницей его отца. Преп. Феодор обличил императора и, не дожидаясь соборного осуждения, прекратил всякое общение с ним, даже не открыл обители, когда нечестивый император со свитой пожелал посетить его. Жития Святых. Ноябрь, 11-е число.