Сербский писатель из диаспоры Небойша Васович, автор многих замечательных книг, традиционно выступает в разных жанрах.
Среди его последних работ особое место занимают обширные исследования, посвященные творчеству ряда кумиров западного интеллектуального обывателя, усиленно пропагандируемому «мировыми рекламными агентствами». Борхес, Маркес, Кундера, Бродский и прочие «властители дум» и «поборники человеческой свободы» на страницах этих произведений предстают перед нами «без грима», в своем истинном, не всегда приглядном виде.
Особое место среди персонажей Васовича занимает югославский литератор еврейского происхождения Данило Киш (1935-1989), которого Запад еще при жизни возвел на шаткий пьедестал громкой, но сомнительной литературной славы, а по смерти вознамерился сделать - ни много ни мало - «великим сербским писателем». Для русского читателя, безусловно, будет небезынтересно узнать, что автор «Гробницы для Бориса Давидовича» и «Урока анатомии» прославился, в частности, и тем, что пытался «раскрыть глаза сербам» и «помочь» им «преодолеть роковое русофильство», которое, оказывается, и есть главная причина страданий сербского народа.
Эта сторона творчества Киша представлена его «Дневниками», опубликованными «Политикой» уже после смерти сего «сербского патриота», поучавшего из Парижа весь литературный Белград, но осмотрительно избегавшего прямых контактов с земляками, которые, по своей славянской грубости и недомыслию, могли не понять благих намерений великого гуманиста.
|
Обложка книги
Небойши Васовича
«Самозванец Шчепан Киш»
|
«Самозванец Шчепан Киш» - так называется одна из последних книг Небойши Васовича, посвященная не столько литературе (о серьезной литературе здесь, к сожалению, говорить не приходится, хотя творчество Киша с некоторых пор и стало объектом пристального внимания российских славистов, тогда как, например, французские специалисты, даже либеральной ориентации, наоборот, сочли его слишком примитивным, чтобы присоединить свой голос к хвалебному хору западных журналистов, не знающих ни слова по-сербски, но упорно навязывающих читателю свое мнение), сколько определенным общественно-политическим тенденциям.
Само название сразу же вызывает у серба определенные ассоциации. Еврей Данило Киш, как известно, был не прочь выступить от лица черногорцев (а в последние годы жизни умудрился стать даже «православным сербом»). Но в Черногории самозванцы объявлялись и раньше. Одним из них был международный авантюрист неизвестного происхождения Степан (Шчепан) Малый. Назвавшись русским императором Петром III, якобы чудесно спасшимся от смерти и сразу же после этого направившим свои стопы к «любимым братьям сербам», сей самозванец в 1767 г. захватил власть в Черногории и долго обманывал доверчивый народ, пока прибывший на Балканы князь Долгорукий не вывел его на чистую воду. Великий сербский поэт Петр Негош посвятил этим событиям драму «Самозванец Степан Малый» (1851).
Степан Малый был зарезан собственным брадобреем. Данило Киш насильственной смерти избежал. Между тем в последнее время все чаще раздаются голоса, утверждающие, что Киш якобы «погиб», стал «жертвой косной славянской среды», не оценившей его таланта. Насколько справедливы подобные упреки, пусть судит сам читатель, вниманию которого мы предлагаем выдержки из книги Небойши Васовича «Самозванец Шчепан Киш»:
«Киш рисует свой автопортрет в привычной манере: бедный еврей, который ни перед кем не виноват и никому ничего не должен, а косная и злобная среда тем не менее не желает оставить его в покое. Но торгуя (весьма успешно - И.Ч.) этим шаблонным образом несчастного еврея, Киш словно забывает реальную историю послевоенной сербской литературы. Будучи „безстрашным" борцом против коммунизма, Киш отнюдь не был при этом борцом против коммунистов в области культуры. Мешает ему коммунизм, но совсем не мешают коммунисты: Моше Пияде, О.Б. Мерин, Эли Финци, Оскар Давичо, Эрих Кош... Пока Црнянский и Растко Петрович скитались по белу свету... такие „сербы", как Моше Пияде, О.Б. Мерин, Эли Финци, Оскар Давичо, Эрих Кош - определяли направления культурной политики Сербии напротяжении полувека. Но Киш этого словно не замечает и провозглашает столпом коммунистической конформистской критики одного единственного критика (Д. Еремича).
Покуда его всячески восхваляли и объявляли звездой первой величины, Киш не чувствовал себя дискомфортно - ни как писатель, ни как еврей. Но едва только появились первые негативные публикации, посвященные его творчеству, он вдруг вспомнил, что белградский антисемитизм никогда не давал ему жить спокойно.
Нескольких писателей, с пренебрежением отозвавшихся о его произведениях, он объявил врагами человечества. Он сумел убедить Париж, что он - жертва сербского национализма, а уж тамошнее еврейское лобби приняло его с распростертыми объятиями и на радостях ударило во все колокола. В колокола коммерческого расчета, ибо такова цена подобным „мученикам". Киш умолял защитить его от монстра Еремича, который кушает маленьких детей, особенно еврейчиков.
Но если проза Киша действительно представляет собой такую художественную ценность - в мировых масштабах, - почему же его славные защитники ничего не слышали о ней до злосчастного конфликта с Еремичем?..
Следует сказать и о том, как Киш представляет себе еврейскую историю, которой преимущественно и занимается в своих произведениях. Рисуя каждый раз один и тот же тип - невинную жертву, - он подводит нас к выводу, что история евреев есть лишь безконечные погромы и гонения.
Увы, историческая истина выглядит иначе. Дабы пояснить нашу мысль возьмем в качестве примера того самого Карла Штейнера, чья книга „7000 дней в Сибири" так вдохновила Киша...
Австрийский еврей Карл Штейнер уже к концу Первой мировой войны состоял членом руководства коммунистического союза молодежи. Пропагандируя коммунистические идеи, он в качестве сотрудника Коминтерна работал в Вене, Париже, Берлине, Загребе.
Покинув Югославию в 1932 г., Штейнер перебрался в СССР, где был назначен директором издательско-полиграфического комбината Коммунистического интернационала.
На этой должности он проработал четыре года, до осени 1936 г., когда был арестован и отправлен в лагерь. Иными словами, значительную часть жизни Штейнер посвятил построению того самого режима, который в итоге отправил его в Сибирь. Любопытно, что Киш в Штейнере и ему подобных персонажах еврейской истории видит исключительно невинных жертв...
У Киша вошло в привычку оценивать писателей не за их творчество или идеи, но за их происхождение. С одной меркой подходит он к нашим писателям, с другой - к еврейским. Поэтому часто происходит так, что за одни и те же вещи он хулит наших писателей, а еврейских возносит до небес. Как мы уже видели, реализм есть нечто нехорошее, когда речь заходит о сербской критике, тогда как у еврейского писателя Лукача он является „великолепным и стимулирующим средством". Когда белградские писатели указали ему, что он не знает того, о чем пишет, Киш обругал их последними словами. Когда то же замечание делает ему еврейский писатель К. Штейнер, Киш полностью признает за ним такое право и клятвенно обещает исправиться...
В „Уроке анатомии" Киш явно не скрывает отвращения не только к сербской литературной критике, но и к большинству писателей своего поколения. Спрашивается, есть ли в нашей литературе хоть что-то заслуживающее внимание и уважение Киша. И Киш отвечает: да, есть. Великое имя в сербской литературе: Мария Чудина, спутница жизни его приятеля Леонида Шейки (а как же „роковое русофильство"? - И.Ч.)... Киш поясняет, чем его так прельстила поэзия Чудиной: «Рожденная в сердце зла, она - вне досягаемости зла..."
Киш не любит ни один народ, но твердит о своей любви к человечеству: не любит ни одну национальную литературу, но утверждает, что обожает мировую литературу, словно она не имеет ничего общего с литературами национальными и прилетела к нам откуда-то из космоса.
Киш уверяет, что Пушкин принадлежит к числу писателей, якобы повлиявших на него, но понял ли он, что для Пушкина самое главное, вот в чем вопрос. Кишу не дано понять, как можно увязать подчеркнуто национальное чувство с универсальными ценностями...
В то время как Киш утверждает, что любовь к нации и национальному есть признак душевного расстройства, Црнянский ((1893-1977), крупный сербский писатель ХХ века -И.Ч. ) говорит: „Кто не любит свою родину, тот - не скажу: продажная шлюха, - но явно что-то в этом роде..."
В то время как Киш твердит, что национальные темы недостойны великой литературы и что национальное чувство не соединимо с искусством, Црнянский подчеркивает: „Нашей литературе необходим тот романтизм, который можно органично соединить с самым блестящим периодом нашей литературы... и с национализмом, ибо довоенная наша литература выглядела жалко в своем обезьяньем подражании Парижу".
В то время как Киш в „Уроке анатомии" заявляет, что на Достоевского сегодня ссылаются только „наши графоманы", Црнянский свидетельствует: „Во время Первой мировой войны, на фронте, я постоянно носил с собой в кармане шинели „Записки из Мертвого дома" Достоевского. Если бы мне довелось погибнуть, я бы испустил последнее дыхание держа на груди эту книгу. Русские романисты далеко отстоят от прочих, очень далеко..."»
Случай с Данило Кишем показывает, что время марксистско-фрейдистского террора в сербской литературе давно прошло. Современный сербский литературный процесс развивается в верном направлении. Сербская культура имеет под собой здоровую - европейскую и славянскую - национальную основу, и если этого не понимает (или «принципиально» не желает понимать) «критик-патриот» из газеты «Завтра» Владимир Бондаренко, восхваляющий «Хазарский словарь» Милорада Павича, то наверняка поймут русские читатели. Быть может, кто-кто из них прочитает и такие книги Милоша Црнянского, как «Святой Савва» и «У гиперборейцев».
И. Числов,
председатель Общества
Русско-Сербской дружбы