Не ходи босиком!
На высоком берегу красивой русской реки Вятки стоял город, центр губернии. А за рекой, на заречных лугах, была слобода Дымково. Каждую весну ее затапливало, но жители, хоть и мучались, а из слободы не уезжали, привыкли.
Многие женщины в этой слободе делали глиняную расписную игрушку, которая так и называлась - дымковской.
В одном домике слободы жил со своей мамой мальчик Федя Шумихин. У него был отец, но он каждый год уходил на заработки с артелью плотников. Вятские плотники были знамениты своим умением. Без отца Феде было тоскливо, но сильно не унывать помогалиа дела. А дел по хозяйству было так много, что они никогда не кончались. Вынес из дому грязь - ее много от красок и глины, а в дом надо тащить дрова, воду. Наносил воды - надо бежать в лавку за сахаром, чаем. Хлеб вышел - надо муки. Только присел - у мамы глина кончилась, надо в глинник бежать... Так целый день. Захочешь к друзьям, Пете и Мише, - дела не пускают. А вот уже и темно, куда тут пойдешь? Скорей бы лето - летом дни долгие, все успеешь.
Солнце в эту весну так нажаривало, что снег сошел мгновенно, так пригрело, что Федя решил выскочить во двор босиком. Выскочил и увидел у огорода первые цветы мать-и-мачехи. Решил сорвать, знал, что мама по цветам равняет раскраску на игрушках. Побежал к цветочкам и чуть не наступил на стрекозу. Ее кусали и грызли осы.
- Кыш, проклятые, - закричал Федя, отмахивая ос ладошкой.
Осы отступились от стрекозы, набросились на Федю. Одна цапнула в руку, другая в ногу. Ожгло, как огнем, слезы высекло. Надо было поплевать на укусы, потереть сырой землей, но Федя вначале принес домой стрекозу. Думал, мама оживит. Нет, было поздно.
Федя положил стрекозу на комод у зеркала и увидел ее вдруг по-разному: сбоку, от себя, и тут же сверху, отраженную в наклоненном зеркале.
- Мам, - сказал он, морщась и стараясь не глядеть на вспухшие места укусов, - слепи стрекозу!
- Ой, Федюня, - это очень трудно. Смотри, какая она легонькая. Ты видел ее в воздухе? Крылышки блескучие, прямо на одном месте стоит. Это она мошек дозорит. Нет, не слепить, не поддается она глине. Уж буду дальше своих сударынь-боярынь лепить, да нянек, да офицеров, да козликов, да лошадей. В переднюю вошла кошка Мурка. Феде становилось все больнее и захотелось капризничать.
- Тогда кошку слепи.
- Я кошек, ты знаешь, не леплю, это тетя Шура Пахомова. И то не кошек, а котов. И не для игры, для копилок.
Федя знал, что жаловаться на боль нельзя, и пошел на улицу. По дороге наступил кошке на хвост. Он даже нарочно наступил, чтобы не ему одному больно было. Мурка заорала и отскочила. А Федя грозно закричал:
- Не ходи босиком!
Так всегда кошке говорили, когда попадалась под ноги. Сказал и засмеялся - ведь он тоже босиком ходит. И вроде болеть меньше стало.
- Мама, я налью Мурке сливок?
- Конечно, утешь.
Федя налил кошке сливок. Именно сливок, а не молока. Снятое молоко нужно было маме, чтоб смешивать его с мелом и белить игрушки после обжига перед росписью. Кошка, подобрав хвост, лакала из чашки. Федя еще раз, с другого места, оглянулся на стрекозу. Очень нарядная.
- Мам, пусть это будет мое богатство, - попросил он. - Меня ведь из-за нее так нажалили, я ведь не виноват, что ее не спас, хоть так сохраню.
Заливные луга
До чего хорошо было идти по заливным лугам! Все цвело. Гудели шмели, звенели пчелы и опять же эти проклятые осы. Но им не до людей, они занимались медосбором с цветов. Мать-и-мачеха цвела, купавки, пырей, таволга, ива, начинали лопаться бутоны шиповника, клевер курчавился. И почти все можно было есть. Особенно дикий лук.
Вот придут они к раскопу, наберут глины, навалят ее в два мешка и сядут отдохнуть. Поедят. Потом, примериваясь к тяжести, немного отнесут мешки, и мама скажет: - Айда, Федор, в луга!
Наберут дикого лука, щавеля-кислинки и снова едят, запивают квасом.
- Ой, чего это я, ровно век не едала, - отговаривает себя мама и смеется. - Ешь, сын, ешь, мужику сила нужна! Ой, а как мы в детстве луга любили! Я на лугах выросла. Не верь, Федя, что где-то есть места лучше наших, нет их! Посмотри. Разве где есть такое небо? Вот бы такую краску-голубичку! Смотри, облако, как кружевное, велико ли, а застило солнышко, и все меняется, яркость отдыхает, зелень темнеет, голубое вперед выступает. Отошло облако - зелень заплескалась, засеребрилась, как вода в пруду. А цветы!
И опять впрягаются в свою ношу. Но часто останавливаются. Это мама Феде отдохнуть дает. Он сидит на мешке, а мама собирает букет. Радуется узорам, соцветиям, подбирает стебли и листья так, что потом, кто в избу не войдет, непременно при виде букета ахают. И все рассказывает Феде названия растений. Но уж бедному Феде не до растений, дойти бы! Дойдут, вывалят в глинник, а в нем еле на дне.
Из глины копейку лепят
Когда Федя был поменьше, он любил игрушки. Такие разноцветные, нарядные. А стал подрастать, увидел, как эти игрушки достаются, стал маму жалеть, уж лучше бы у нее была другая работа. Подражая отцу, говорил:
- Смотри, руки-то на что похожи. Кто в гости придет, так ты их и прячешь. Легко ли?
- Нет, Феденька, я глину люблю. И краски мне даются. Уж пока пальцы сильные, буду лепить. А состарюсь - может, дочка переймет, может, внучка.
- Какая внучка?
- А такая. Федоровна!
И мама легонько хлопала Федю по плечу:
- Беги за глиной!
Федя шел с лукошком и лопатой в глинник. А глины там было на донышке, и пора было отправляться за нею.
Водополица сошла, земля подсохла. И мама с Федей отправились за глиной. У каждой мастерицы был свой тайный раскоп, своя секретная яма. Крепость и красота игрушки сильно зависели от глины. В лугах, залитая водой, глина подолгу разбухала, в ней перепревали и растворялись все травинки, листочки, глина была маслянистой, тягучей. Сжимаешь ее, нигде не трескается.
Многодетная тетя Шура Пахомова копала глину прямо в садах своего огорода и этого не скрывала:
- С моей ордой некогда по лугам разгуливать.
- А у нас яма как далеко, - сердился Федя.
- Зато там глина сноровистая, и ее до гибели.
- Вот именно что до гибели, - хмуро говорил Федя.
- Тогда оставайся дома, я одна схожу!
- Ладно уж, пострадаем, - отвечал Федя, подражая отцу.
Они шли и мечтали, как отвезут игрушки на ярмарку и как на выручку много всего накупят.
- А мороженого купишь?
- Конечно. Как помощника не порадовать.
- Я еще тужурку хочу с пуговицами.
- Учиться будешь - и тужурку справим.
- Мам, а у нас много денег?
- Нет, сынок, только-только концы свести. На ноги тебя поставить.
- Как на ноги?
- На обутые ноги, - смеялась мама. - Да чтоб фуражка красивая, костюм по тебе сшитый. Усы вырастут, не постесняешься тогда с матерью под руку пройтись?
- Усы! Вот выдумала, - рассердился Федя, а сам потрогал верхнюю губу.
- А ты зачем про деньги спросил?
- На улице говорят: Шумихины из глины копейку лепят.
- Именно копейку, - опять засмеялась мама, - а не рубли. Коняшка - три копейки, боярыня - пять, олень - семь. Наживи-ка с этого хоромы деревянны, палаты каменны...
Второе богатство
Со дня на день ждали разлива Вятки, но еще до этого у Феди появилось второе богатство. Это были ежи, целое семейство. Вначале Федя их испугался. Он сидел на крыльце. Полкан, сторожевой пес, положил Феде голову на колени и дремал, дергая ушами. Вдруг раздались топот и пыхтенье. Федя первый услышал и вздрогнул. И Полкан очнулся и бросился на страшные звуки. Там залаял и вдруг заскулил. Тут уж Федя бросился на выручку. Полкан стоял у изгороди, тер лапой нос. Перед ним на траве лежал колючий шар.
- Ежик! - сразу понял Федор.
- Полкан, уходи!
Ежи хорошо живут в неволе, это Федя знал. Знал, что ежа надо палочкой закатить в подол рубахи или в картуз. И он уже схватил с земли лучинку, уже нагнулся и пошевелил ежа. И увидел, что из лопухов бегут и другие ежики, маленькие. Конечно, деточки, конечно, несмышленыши - лезут на него и на собаку. Федя оттащил ворчащего Полкана, привязал у конуры. Сам налил в черепушку сладких сливок и вернулся. Ежей не было. Федя подсунул черепушку под лопухи. Утром проверил - пуста. Значит, приходили.
И напрасно Федя боялся, что мама будет ругаться, что он таскает еду ежикам, мама наоборот похвалила:
- Мышей будут ловить