Завет Царя Миротворца

Речь протоиерея П.А. Смирнова, произнесенная 28 февраля / 12 марта 1897 года в торжественном собрании Общества ревнителей русского исторического просвещения

Продолжение. Начало в № 5 (95)

 

Портрет Императора Александра III Художник Николай Дмитриев-Оренбургский. 1896 год

20 октября 1894 года (Памяти Императора Александра III) В том Царская его заслуга пред Россией, Что – Царь – он верил сам в устои вековые, На коих зиждется Российская земля; Их громко высказал – и как с высоты Кремля Иванов колокол ударит, и в мгновенье Все сорок сороков в Христово Воскресенье О Светлом празднике по Руси возвестят, – Так слово Царское, летя из града в град, Откликнулось везде народных сил подъемом, – И как живительным весенним первым громом Вдруг к жизни призваны очнутся дол и лес, – Воскресла духом Русь, сомнений мрак исчез, И то, что было в ней лишь чувством и преданьем, Как кованой броней, закреплено сознаньем. А.Н. Майков

 

«Береги, Россия, и возжигай
сильней твой домашний свет!»

   Настоящее время в нашей народной жизни в особенности преисполнено глубоких задач, может быть, – самое критическое время во всей столь знаменательной истории нашей. Все мы чувствуем и сознаем, что вышли на арену: на нас смотрят, от нас ждут и слова, и дела. Народ, с которого сняты цепи рабства, этот страшный для Европы великан, этот необъятный взору колосс приподнимается, встает на свои ноги. Что-то будет, каковы будут шаги его?!
   Должно сознаться, что первые шаги наши, после великих реформ Императора Александра II, были крайне неудачны и грозили ниспровержением утвердившихся в течение тысячелетней многострадальной нашей истории порядков и гневом небесным, который и разразился над Россиею страшною казнью – в мученической кончине добрейшего и благороднейшего из монархов, когда-либо существовавших на свете. Недалеко то время, но верится с трудом, что было, что нарождалось на нашей Руси Православной – Святой, что надвигалось на нее. Можно принять за несомненное, что она пошла не по своему, указанному всею нашею историею пути, а как раз наоборот. Вместо того чтобы твердо стоять и возвышаться, и нравственно, и, видимо, на своих, можно сказать, кровью наших предков политых устоях, мы усиленно выбивали их из-под своих ног, скользили и падали на путях нам чуждых и <…> гибельных.
   Один из величайших умов нашего народа и века предвидел шедшее на нас зло и предостерегал от него. Вот что говорил митрополит Филарет в 1848 году: «Когда темнеет на дворе, усиливают свет в доме. Береги, Россия, и возжигай сильней твой домашний свет, потому что за пределами твоими, по слову пророческому, тьма покрывает землю и мрак на языки… (Ис. 60, 2). Престолы стали там не тверды; народы объюродели. Не то чтобы уже совсем не стало разумевающих, но дерзновенное безумие взяло верх и попирает малодушную мудрость, не укрепившую себя премудростию Божиею. Из мысли о народе выработали идол и не хотят понять даже той очевидности, что для столь огромного идола не достанет никаких жертв. Мечтают пожать мир, когда сеют мятеж. Не возлюбив свободно повиноваться законной и благотворной власти Царя, принуждены раболепствовать пред дикою силою своевольных скопищ. Так твердая земля превращается там в волнующееся море народов, которое частию поглощается уже, частию грозит поглотить учреждения, законы, порядок, общественное доверие, довольство, безопасность» (Митр. Филарет. Сочинения. Т. 4. С. 553). Святитель, по предмету слова, говорит о колебании и падении на западе одной из основ, на которой в особенности строилось Русское Царство, – монархии самодержавной, но он столь же зорко предусматривал приближение и других зол и установил в своей епархии чтение на сугубой ектении особого усиленного моления об отвращении гнева Божия, праведно на ны движимого.

«Мы несемся в бездну
с одуряющей быстротой»

   Теперь послушаем другого проповедника, имевшего пламенную душу, горячо и порывисто отзывавшегося на всякое движение современного мира и тяжко страдавшего от созерцания уже нашедших на нас зол и бедствий. Высокопреосвященный Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский, также уже в Бозе почивший, в своих словах и вообще сочинениях оставил яркую картину нравов нашего времени. Правда, картина эта уже слишком яркая, краски брошены смелой и сильной рукой, несколько как бы сгущены (что уже никак нельзя сказать в приложении к нашему времени. – Примеч. ред.). Еще необходимая оговорка: обличая неверие и нечестие современников, не мог же он под этим словом «мы» разуметь себя самого и за собою и многих других, которые подобно ему никак не сочувствовали противным вере и благочестию движениям в народе, и так же как и он тяжко страдали от них. Сделав эти необходимые замечания, берем из-под его огненного пера несколько черт картины нравов, столь памятных всем нам.
   «Дела беззаконий наших, – говорит преосвященный Никанор, – превозмогают нас. Прислушайтесь, сколько воплей кругом на упадок нравов! Кроме обычных грехов немощи, сколько ужасных замыслов и предначинаний! Сколько грозных знамений времени, знамений падающей добродетели, разлагающейся нравственности, колеблющихся принципов! Там подруга с возможным равнодушием на вечере, при знакомых, убивает своего охладевающего друга, и ее оправдывают. Здесь жених берет на прощанье руку, именно левую, так и просит левую, и пускает пулю прямо в сердце девицы, которая равнодушна к нему и не желает быть его невестой, и его почти извиняют. Вспомним эти колоссальные, да и мелкие, но безчисленные хищения, которые показывают, что современного человека как будто совсем невозможно без свидетелей и стражи подпустить к чужим деньгам, чтобы он не сделался хищником, вором чужого добра» (Архиепископ Никанор. Поучения. Т. 1. С. 36–37).
   «Вымирает стародавний дух верности святоотеческим преданиям; оттого и законы, ограждающие этот дух, теряют силу и веру, надежду на свое преуспеяние. Еще 50 лет тому назад кто бы посмел отпасть, примерно, в католичество?.. А теперь – кому какое дело, кто какой веры? Ступай, коли нравится, в пашковцы, хочешь – в жидовство, в нигилисты – всего проще» (Там же. С. 51).
   «Вместе с расширением свободы слова, началась чисто диавольская вакханалия исступления умов и самого неистового словоизвержения, – вакханалия, которая в западной Европе была разве только в первые дни революции. Боже! Чего мы не услышали? Боже! Чего на Руси не сказано? Чего не сказано против Бога под именем теизма? Против христианства – под именем папизма или византизма? Чего не сказано, чего не обнаружено, чего не измышлено, чего не изрыгнуто о недавно царствовавших русских венценосцах!.. Чего не сказано в пользу и защиту грубейших пороков и злодеяний, не говорим – блуда, но кражи, обмана, грубости, цинизма, убийства, цареубийства, иногда под покровами, а иногда и без таковых?! Все серьезные умы затуманились, все благонамеренные сердца сжались самыми мрачными предчувствиями. В 1863 году один архиерей, умирая образцовою кончиною христианскою, говорил: «Да, не хочется и жить в виду бед, грядущих на Россию». Это не понравилось, когда огласилось. Но 1866 год и караказовщина стали оправдывать это грозное предчувствие. Затем видим ряд наичудовищных посягательств. Европейская мания цареубийства, привившись на почве России, народила плоды, безпредельно более успешные, чем европейская наука. Мы изумили мир адскою изобретательностью. И эта мания цареубийства не стеснялась связывать свое дело с манией богоотступничества, поругания религии, антихристианства» (Там же. С. 464–465).
   «Пока дело заключалось только в дикой болтовне слепых вождей слепой, хотя и мнящейся зрячею, толпы, она то и знала, что забавлялась. А как сверкнули молнии-громы ужасных дел, все сперва испугались, а затем махают рукой: будь, что будет, только бы мимо нас, – после нас хоть потоп. Поворотить назад все оказываются безсильны; даже толкают друг друга идти вперед по склону истории, по склону делающих историю у нас, хотя и в бездну погибели».
   «Мы несемся в бездну с одуряющею быстротою. По ветхо- и новозаветным пророчествам река времен подмывает берег, на котором до сего дня стоит величественный, чрезвычайно прочный и архитектурно-художественный, божественно-прекрасный храм христианства, в котором доныне славится имя Бога истинного, Бога высочайшего, не ту скалу – она несокрушима, – на которой зиждется Вселенская Христова Церковь, но те устои, на которых Христова Церковь держалась у нас, в нашем народе, и которые, по-видимому, расшатываются и подгнивают. Многие ли из нас со страхом присматриваются к тому, не двигается ли светильник Христов с места своего от нас вдаль куда-либо, в иные места?»

Окончание в след. номере