1917-й год принес Царской семье тяжелейшие испытания. По словам близких, ужас Февральской революции повлиял на Великую Княжну Ольгу гораздо больше, чем на других детей. Она полностью изменилась, замкнулась в себе, исчезла улыбка на лице и былая жизнерадостность. Незадолго до государственного переворота, в феврале 1917 года Августейшие дети заболели корью. Эту инфекцию занес в Александровский дворец один из юных друзей Цесаревича. От него заразился сам Алексей, потом Ольга, Татьяна и Анастасия.
Болезнь у них протекала бурно — температура доходила до 40 градусов. У Ольги, кроме того, возникло серьезное осложнение — отит и плеврит. По словам врачей, в какой-то момент был возможен даже летальный исход. У Татьяны и Анастасии тоже образовались болезненные абсцессы в ушах, они на время потеряли слух. От болезни у них стали выпадать волосы, поэтому всех детей пришлось остричь наголо. За Царевичем нужен был особый уход — его болезнь давала еще более тяжелые осложнения. Дети метались в бреду и слышали вокруг себя обрывочные разговоры о каком-то бунте в Петрограде, о восстании солдат...
Царица-мать с немногими верными слугами день и ночь не отходила от них — горячо молилась, подавала лекарства, утешала, успокаивала боль… Вечером 28 февраля председатель Государственной Думы Родзянко приказал ей уехать из дворца вместе с детьми. Она отказалась, сказав, что дети слишком больны, и она не хочет делать ничего такого, что могло бы быть истолковано как побег. А через сутки семья уже и не могла бы выехать из Царского Села — распропагандированные революционные войска захватили все подъездные железнодорожные пути.Так Государыня с детьми осталась в Царском Селе под домашним арестом — до приезда Императора.
Вскоре пришли слухи о зверствах восставшей толпы на улицах Петрограда. Там убивали городовых, громили магазины, грабили винные подвалы. За порядком уже никто не следил, искать защиты было не у кого. Великая Империя рухнула в считанные дни! «Мало-помалу к нам просачивались новости из Петрограда, — пишет прямой очевидец тех событий, баронесса Буксгевден, — поскольку мы все еще могли беседовать с обитателями Зимнего дворца по частной телеграфной линии, хотя обычный телефон уже давно отключили. Так мы узнали об убийствах полицейских и офицеров (их же солдатами в казармах), о сожжении судов и полицейских участков сбежавшими на свободу заключенными, которые постарались уничтожить все архивы, в которых содержались сведения о совершенных ими преступлениях. Было сожжено немало частных домов. Все мы теперь боялись, что пьяные, обезумевшие орды солдат явятся в Царское Село и обратят свой гнев против императрицы и ее детей. В течение многих ночей никто во дворце не спал. Еще меньше занимали нас мысли о еде.
Во дворце поднималась настоящая суматоха, когда грузовики с вооруженными солдатами останавливались перед запертыми воротами дворца. В течение трех дней наш внутренний двор выглядел как военный лагерь. Вооруженные солдаты грелись у костров, дымились походные кухни, на которых готовилась еда для солдат. Становилось все труднее снабжать охрану дворца продовольствием. Запасы его во дворце и казачьих казармах постепенно подходили к концу. Императрице предстояла нелегкая задача — объяснить все случившееся детям. К дочерям она направилась сама. Они восприняли все с большим мужеством и думали только о том, как помочь. Хотя они еще не оправились полностью от болезни, но тщательно скрывали свои эмоции в то время, пока Императрица была с ними.
Татьяна Николаевна по-прежнему плохо слышала и потому не успевала осознать сказанное матерью. Речь ее была быстрой, а голос дрожал от сдерживаемых чувств. Ее сестры написали все подробно на листке бумаги, чтобы она могла понять. Никто не знает, о чем девушки говорили между собой, но когда императрица вновь вошла к ним в комнаты, они постарались всячески утешить и ободрить ее. Вечером 28 февраля военный гарнизон Царского Села покинул свои казармы и промаршировал по улицам, беспорядочно стреляя в воздух. А вскоре несколько тысяч мятежников собрались перед Александровским дворцом…»
(Цит. по книге Софья Буксгевден. «Венценосная мученица»)
+++
«Все шли с красными флагами и революционными плакатами и были увешаны красными бантами, — пишет князь Николай Жевахов (1874-1947), товарищ Обер-Прокурора Священного Синода, в книге своих «Воспоминаний…». — Вот прошла процессия дворников; за нею двигалась процессия базарных торговок; отдельную группу составляли горничные, лакеи, приказчики из магазинов… Все неистово кричали и требовали увеличения жалованья; все были пьяны, пели революционные песни и грозили «господам». Все были куплены, наняты за деньги и выполняли данное им задание... К ним примыкала уличная толпа, дети и подростки, визгом и криками создававшие настроение крайней озлобленности и безграничной ненависти. Это была типичная картина массового гипноза, нечто непередаваемо ужасное.
Стоило бы крикнуть какому-нибудь мальчишке: «Бей, режь», — чтобы эта обезумевшая толпа мгновенно растерзала всякого, кто подвернулся бы в этот момент, и сделала бы это с наслаждением. На лицах у всех была видна жажда крови, жажда самой безжалостной зверской расправы всё равно над кем... Это было зрелище бесноватых, укротить которых можно было только пальбою из орудий».
+++
«У бунтовщиков была определенная цель — захватить Императрицу и Наследника и передать их в революционный штаб Петрограда. Государыня болезненно восприняла весть о том, что Царскосельский гарнизон, в чьей преданности она была уверена, перешел на сторону мятежников. Чтобы больные дети не испугались выстрелов, если вдруг начнется штурм дворца, она пошла к ним и заранее предупредила, что рядом идут военные маневры. Затем, обсудив ситуацию с приближенными, она набросила меховой плащ поверх платья сестры милосердия и в сопровождении дочери Марии Николаевны (единственной здоровой из детей) и графа Бенкендорфа сама отправилась к постам дворцовой охраны.
Все встрепенулись. На высоком крыльце распахнулись широкие двери. Раздалась негромкая команда войскам. Спокойная и величественная Императрица тихо спускалась по мраморным ступеням, держа за руку дочь. Тишина стояла полная. Темно. Парк покрыт снежной пеленой. Лишь снег скрипел под ногами, да издали доносилась пальба. Императрица медленно обходила ряды за рядами, кивая солдатам. Они молча, восторженно провожали ее глазами. Великая Княжна Мария Николаевна, настоящая русская красавица, чуть улыбалась офицерам. Государыня благодарила их за верность долгу и просила ничем не провоцировать наступавших, чтобы избежать кровопролития.
В ту ночь во дворце все легли спать, не раздеваясь. Каждую минуту ждали атаки, но ее не было. Пьяную толпу смутил невесть откуда взявшийся слух, что во дворец стянуты несметные силы, а с крыши нацелены пулеметы. И пыл толпы ослабел, она рассеялась… Да и мороз в ту ночь был крепкий.К новому нападению стали готовиться после 3(16) марта. Несколько ночей не спали и почти не ели. Ситуация во дворце быстро ухудшалась. Запасы продовольствия подходили к концу. Телеграф был захвачен, связи с миром не было. Воду таскали вручную из парка, разбивая лед в пруду. Большая часть прислуги разбежалась. Электричество отключили, лифт не работал. Государыне с больным сердцем очень трудно было взбираться по ступенькам в комнаты к своим больным детям. Она задыхалась и часто была на грани обморока.
Болезнь детей в те дни достигла пика. Великая Княжна Мария, единственная, кого болезнь обошла стороной, тоже почувствовала себя «не в форме». Ради матери она скрывала свое состояние и надеялась продержаться до тех пор, пока вернется отец. Но самоотверженная дочь не дождалась — слегла с двусторонним воспалением легких. В бреду, задыхаясь от жара, она кричала и стонала — пыталась спастись от солдат, которые шли убивать ее мать.«Это выше нас, — сказала тогда Императрица. — Это воля Бога. И Господь спасет Россию. Это единственное, что имеет значение». Прежде чем она закрыла за собой дверь, придворные увидели, как она опустилась на стул и, закрыв лицо руками, зарыдала. Страшное перенапряжение тех дней истощило ее духовные и физические силы…»
(С.К.Буксгевден. «Венценосная мученица»)
+++
Тяжелая болезнь детей, разлука с мужем, страшная тревога и полная неизвестность о его судьбе терзали больное сердце Государыни. «2(15) марта она попросила принести во дворец из придворной Знаменской церкви чудотворную икону «Знамение» и отслужить пред ней молебен с прошением об исцелении детей. Икону доставил протоиерей Феодоровского Государева собора Военного ведомства Афанасий Беляев. Вскоре он стал духовником Царской семьи.
Вот как он вспоминал о том дне: «2 марта пропуск во дворец был свободен, хотя он уже охранялся часовыми Сводного пехотного полка. Вошли в полутемную большую комнату, где лежали на отдельных простых кроватях больные дети. Икону поставили на приготовленный стол. Императрица, одетая сестрой милосердия, стояла подле кровати Наследника, недалеко от нее стояли другие сестры милосердия и няни. Горячо, на коленях, со слезами просила земная Царица помощи у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и подойдя под нее, попросила поднести ее и к кроватям больных детей, чтобы все могли приложиться к чудотворному образу. Когда мы выносили икону из дворца, он уже был оцеплен войсками и все находящиеся в нем оказались арестованными».
(«Дневник протоиерея А.И.Беляева, настоятеля Феодоровского собора в Царском Селе». Сост. Н.К.Зверева)
+++
Острой болью в сердце Императрицы отзывалось и то, что Царскую семью быстро покинули все самые близкие — те, о которых раньше говорили с нежной лаской, кому писали письма, с кем делились сокровенными мыслями. Великие Княжны горько переживали известия о том, что вот бежал один из их бывших знакомых, потом другой, третий… И так почти все… Государыня плакала, когда из окна увидела спущенный флаг Сводного полка дворцовой охраны — этот полк тоже был заменен революционными войсками. По приказу Временного правительства ее покидали люди, которых она знала много лет. Офицеры были верны до конца. Когда им приказали уходить, они все пришли попрощаться с Императрицей. Некоторые казаки рыдали. Через несколько часов после их ухода вновь заступивший революционный часовой убил любимую ручную козочку Наследника Алексея — под самыми окнами дворца. Скоро в парке не осталось ни ручных ланей, ни лебедей...
«Вечером 5 марта Совет министров Временного правительства постановил: арестовать Государя, его семью и придворных, которые пожелают при ней остаться, и заключить всех под стражу в Александровском дворце. В 11 часов утра главнокомандующий, генерал Корнилов прибыл во дворец и прочел «бывшей Государыне» постановление об аресте. Она молча выслушала генерала, на груди которого висели царские ордена. Позднее сказала: «Не ведает, что делает. Бог ему судья». Единственное, о чем просила, — не лишать больных детей врачебной помощи, обеспечить работу ее госпиталей, санитарных поездов и позаботиться о раненых инвалидах войны. Впоследствии генерал «не мог простить себе своего постыдного поведения при аресте Царской семьи. Он ждал возмездия за это и говорил близким, что рад будет искупить свою вину смертью... Если это так, то негоже там, где свершился суд Божий, произносить свой суд человеческий».
(По воспоминаниям полковника лейб-гвардии Уланского полка Федора Винберга, автора книги «Крестный путь. Корни зла»).
+++
Царская семья, заключенная в Александровском дворце, переживала тяжелейшие дни. В начале марта пришла страшная весть об измене генералов в Ставке и насильственном отрешении Государя от престола. Это была великая катастрофа, повлекшая за собой крушение империи, гибель миллионов безвинных людей, ломку миллионов судеб. В те дни в Петрограде революционные войска спалили архив Министерства юстиции, разграбили Арсенал, двух генералов, там находившихся, убили. Все тюрьмы были открыты, политические и уголовные преступники выпущены на свободу. Над дворцами и домами подняты красные флаги. Депутаты Думы пожимали руки офицерам Царского конвоя — благодарили за отвагу и решительность, с которой они предали Царя...
9 марта в Царское Село прибыл арестованный Государь. Александра Федоровна, вне себя от радости, «ринулась ему навстречу как девчонка». После стольких дней разлуки, тяжких тревог и безвестности они снова были вместе! А.Ф.Керенский, как глава Временного правительства, говорил об отправке всей семьи в Европу или в какую-нибудь отдаленную часть России, но Государь и Государыня были настроены решительно против отъезда за границу, даже если бы им грозила ссылка в Сибирь.
Почему же в большой православной стране стало возможно такое быстрое свержение благочестивого православного Царя — Помазанника Божия? Этим вопросом задаются все, кто приходит к осмыслению рокового рубежа истории Отечества. «Свободной России Царь становился ненужным, — писал архимандрит Константин (Зайцев). — Внутренней потребности в нем уже не было. И чем ближе к престолу, тем разительнее становилась та духовная пропасть, раскрывшаяся между Царем и его подданными. Только этим можно объяснить факт той устрашающей пустоты и одиночества, что образовались вокруг него с момента революции... Уже не было того мистического трепета перед Царской властью и той религиозной уверенности, что Царь-Помазанник несет с собой благодать Божию, от которой нельзя отпихиваться. Это исчезло... Убрать Царя и Царицу — в этом намерении сходились и «бунтовщики», и «патриоты».
Что было делать Царю? Признать, что по каким-то непонятным причинам он является помехой для успокоения России. Уйти — уступить место другому и тем образумить народ. «Я берег не самодержавную власть, а Россию, — сказал он старому другу семьи, графу Фредериксу».Пред этим решением склонился он как перед обстоятельством непреодолимой силы. На этот путь его толкала не только настойчивость петербургского прямого провода, но и армия.
+++
«Монархисты предали своего Монарха, — писал глава Временного правительства А.Ф.Керенский. — Если б нашёлся хоть один верный долгу полк, от нас бы ничего не осталось. Процарствовав 23 года, он очутился в жутком, нечеловеческом одиночестве».
+++
«Трон Романовых пал не под напором юношей-бомбистов, но под напором носителей аристократических фамилий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских учебных заведениях. Как надо было поступить с теми великосветскими русскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про Царя и Царицу?
Что надо было сделать с ректором Московского университета, который превратил это старейшее русское учебное заведение в рассадник революционеров? Что следовало сделать с графом Витте, специальностью которого было снабжать газетных репортеров скандальными историями, порочившими Царскую Семью? Что следовало сделать с нашими газетами, которые встречали ликованием наши неудачи на японском фронте? Как надо было поступить с теми членами Государственной Думы, которые с радостными лицами слушали сплетни клеветников, клявшихся, что между Царским Селом и ставкой немецкого главнокомандования существует прямой телеграф?
Описание противоправительственной деятельности русской аристократии и интеллигенции могло бы составить толстый том, который следовало бы посвятить русским эмигрантам, оплакивавшим на улицах европейских городов «старое доброе время».
Но рекорд глупой тенденциозности побила наша дореволюционная печать. Личные качества человека не ставились ни во что, если он устно или печатно не выражал своей враждебности к существующему строю. Об ученом и писателе, артисте или музыканте, художнике или инженере судили не по их даровитости, а по степени радикальных убеждений. Знаменательно то, что ни одному из лидеров русского освободительного движения не удалось пережить в России грозу 1917-1918гг. Все они были убиты большевиками или уехали в эмиграцию».
(Из «Книги воспоминаний» Великого Князя Александра Михайловича)
+++
Почему же многомиллионная Россия не вступилась за своего монарха и его семью? Как могла отдать его на заклание? Корнет Крымского конного Её Величества полка С.В.Марков, убежденный монархист, жаждавший сражаться за Царя и Отечество, находясь в эмиграции, в 1928 году издал книгу «Покинутая Царская семья», где писал так:
«Скорбные Лики Их, виденные мною последний раз в Тобольске, будут мне на всю жизнь укором. Не так должны были мы отнестись к Ним! Мы должны признать, что присяги, данной Им на Кресте и Святом Евангелии, мы не сдержали, и за это преступление Русский Народ расплачивается сторицей. А мы, беженцы из родной земли, в голоде, холоде и нищете прозябаем на чужбине!!!» (О.В.Чернова. «Верные. О тех, кто не предал Царственных мучеников»). Завершая своё работничество во имя России, Государь Николай II не питал никаких иллюзий о том, что ему уготовано, и в родном Царском Селе начал готовиться к последнему личному бою.
Это сражение продлится 17 месяцев, потребует от него сверхчеловеческих нравственных сил и жизнь любимой семьи… И вот потекли дни заключения в Царском Селе, полные тревог и унижений. Уже пьяная революционная солдатня с броневиков требовала выдачи бывшего императора. Уже прочитаны были охраной все письма, пришедшие в Александровский дворец, уже выпотрошены все посылки. И с огромным трудом отвязался доктор Боткин от революционно настроенных хамов, решивших присутствовать при медицинском осмотре Великих Княжон. И даже верный боцман Деревенко, бывший «няней» для маленького Царевича Алексея, вдруг начал шпынять изумленного Царевича, заставляя его ухаживать за собой, как слугу.
И неизвестно как появлялись во дворце газетенки, в которых «любовники» Царевен вовсю расписывали их частную жизнь. Возмущенные родители заботились лишь об одном — чтобы эта мерзость не попала девушкам на глаза. Впрочем, старшая Ольга и так чувствовала всю глубину унижения, в которую бросили их бывшие верноподданные. В первые дни революционных событий она была совершенно потрясена, ушла в себя и постоянно предавалась слезам. С ее уст навсегда исчезла прежняя беззаботная, очаровательная улыбка…»
(М.Кравцова, Е.Янковская. «Царский венец»)
+++
«Теперь жизнь Царской семьи, их приближенных и верных слуг была полна ограничений. Телефонные провода обрезаны. Все приходящие и отсылаемые письма проходят досмотр. Гулять по парку разрешалось только на небольшом участке. Новые охранники были грубы и безжалостны. Они говорили узникам разные гадости, отняли игрушки у Царевича, совали палки в колеса велосипеда, когда Государь ездил по парку. Могли толкнуть его прикладом в плечо, нагрубить Царевнам, пустить папиросный дым в лицо Александре Федоровне. Злоба и ненависть сквозили в каждом их действии.
Душным летним вечером 1917 года Татьяна Николаевна и баронесса София Карловна читали вслух, сидя на подоконнике в комнате на втором этаже. Услышав злобный вопль охранника: «Уберите отсюда ваши рожи, или я стреляю… Вы что, не знаете, что окна должны быть закрытыми?» — девушки выглянули в окно и увидели прицелившегося в них часового. — Но ведь раньше можно было их открывать. К тому же, сейчас очень жарко, — возразила Иза. — Подчиняйтесь приказу, или я буду стрелять, — орал тот. Они не сомневались, что он способен выстрелить, и закрыли окно.
Вот баронесса и Татьяна Николаевна наблюдают за часовым, который комфортно охраняет вверенный ему объект, сидя в позолоченном дворцовом кресле. Иза заметила, что для полноты картины ему не хватает подушки. Часовой это тоже заметил. И блистательно дополнил пейзаж несколькими подушками и скамеечкой для ног. Сидя в кресле, обложенный подушками, положив на скамеечку ноги, он просматривал газеты. Винтовка валялась на земле…»
(О.В.Чернова. «Верные. О тех, кто не предал Царственных мучеников»)
+++
За разговорами узников охранники тщательно следили — им всем велено было говорить только по-русски. Караульные часто обменивались грубыми шутками, говорили о царях свысока и небрежно. Они наслаждались этим, считая, что таким образом Царь и Царица получат возмездие. Но часто случалось так, что после разговора с кем-то из членов Царской семьи враждебность охранников исчезала. Они своими глазами видели, что это совсем не свирепые монстры, как учили революционные комиссары, а благовоспитанные добрые люди…
Подбор материалов – Елена Строгова
Болезнь у них протекала бурно — температура доходила до 40 градусов. У Ольги, кроме того, возникло серьезное осложнение — отит и плеврит. По словам врачей, в какой-то момент был возможен даже летальный исход. У Татьяны и Анастасии тоже образовались болезненные абсцессы в ушах, они на время потеряли слух. От болезни у них стали выпадать волосы, поэтому всех детей пришлось остричь наголо. За Царевичем нужен был особый уход — его болезнь давала еще более тяжелые осложнения. Дети метались в бреду и слышали вокруг себя обрывочные разговоры о каком-то бунте в Петрограде, о восстании солдат...
Царица-мать с немногими верными слугами день и ночь не отходила от них — горячо молилась, подавала лекарства, утешала, успокаивала боль… Вечером 28 февраля председатель Государственной Думы Родзянко приказал ей уехать из дворца вместе с детьми. Она отказалась, сказав, что дети слишком больны, и она не хочет делать ничего такого, что могло бы быть истолковано как побег. А через сутки семья уже и не могла бы выехать из Царского Села — распропагандированные революционные войска захватили все подъездные железнодорожные пути.Так Государыня с детьми осталась в Царском Селе под домашним арестом — до приезда Императора.
Вскоре пришли слухи о зверствах восставшей толпы на улицах Петрограда. Там убивали городовых, громили магазины, грабили винные подвалы. За порядком уже никто не следил, искать защиты было не у кого. Великая Империя рухнула в считанные дни! «Мало-помалу к нам просачивались новости из Петрограда, — пишет прямой очевидец тех событий, баронесса Буксгевден, — поскольку мы все еще могли беседовать с обитателями Зимнего дворца по частной телеграфной линии, хотя обычный телефон уже давно отключили. Так мы узнали об убийствах полицейских и офицеров (их же солдатами в казармах), о сожжении судов и полицейских участков сбежавшими на свободу заключенными, которые постарались уничтожить все архивы, в которых содержались сведения о совершенных ими преступлениях. Было сожжено немало частных домов. Все мы теперь боялись, что пьяные, обезумевшие орды солдат явятся в Царское Село и обратят свой гнев против императрицы и ее детей. В течение многих ночей никто во дворце не спал. Еще меньше занимали нас мысли о еде.
Во дворце поднималась настоящая суматоха, когда грузовики с вооруженными солдатами останавливались перед запертыми воротами дворца. В течение трех дней наш внутренний двор выглядел как военный лагерь. Вооруженные солдаты грелись у костров, дымились походные кухни, на которых готовилась еда для солдат. Становилось все труднее снабжать охрану дворца продовольствием. Запасы его во дворце и казачьих казармах постепенно подходили к концу. Императрице предстояла нелегкая задача — объяснить все случившееся детям. К дочерям она направилась сама. Они восприняли все с большим мужеством и думали только о том, как помочь. Хотя они еще не оправились полностью от болезни, но тщательно скрывали свои эмоции в то время, пока Императрица была с ними.
Татьяна Николаевна по-прежнему плохо слышала и потому не успевала осознать сказанное матерью. Речь ее была быстрой, а голос дрожал от сдерживаемых чувств. Ее сестры написали все подробно на листке бумаги, чтобы она могла понять. Никто не знает, о чем девушки говорили между собой, но когда императрица вновь вошла к ним в комнаты, они постарались всячески утешить и ободрить ее. Вечером 28 февраля военный гарнизон Царского Села покинул свои казармы и промаршировал по улицам, беспорядочно стреляя в воздух. А вскоре несколько тысяч мятежников собрались перед Александровским дворцом…»
(Цит. по книге Софья Буксгевден. «Венценосная мученица»)
+++
«Все шли с красными флагами и революционными плакатами и были увешаны красными бантами, — пишет князь Николай Жевахов (1874-1947), товарищ Обер-Прокурора Священного Синода, в книге своих «Воспоминаний…». — Вот прошла процессия дворников; за нею двигалась процессия базарных торговок; отдельную группу составляли горничные, лакеи, приказчики из магазинов… Все неистово кричали и требовали увеличения жалованья; все были пьяны, пели революционные песни и грозили «господам». Все были куплены, наняты за деньги и выполняли данное им задание... К ним примыкала уличная толпа, дети и подростки, визгом и криками создававшие настроение крайней озлобленности и безграничной ненависти. Это была типичная картина массового гипноза, нечто непередаваемо ужасное.
Стоило бы крикнуть какому-нибудь мальчишке: «Бей, режь», — чтобы эта обезумевшая толпа мгновенно растерзала всякого, кто подвернулся бы в этот момент, и сделала бы это с наслаждением. На лицах у всех была видна жажда крови, жажда самой безжалостной зверской расправы всё равно над кем... Это было зрелище бесноватых, укротить которых можно было только пальбою из орудий».
+++
«У бунтовщиков была определенная цель — захватить Императрицу и Наследника и передать их в революционный штаб Петрограда. Государыня болезненно восприняла весть о том, что Царскосельский гарнизон, в чьей преданности она была уверена, перешел на сторону мятежников. Чтобы больные дети не испугались выстрелов, если вдруг начнется штурм дворца, она пошла к ним и заранее предупредила, что рядом идут военные маневры. Затем, обсудив ситуацию с приближенными, она набросила меховой плащ поверх платья сестры милосердия и в сопровождении дочери Марии Николаевны (единственной здоровой из детей) и графа Бенкендорфа сама отправилась к постам дворцовой охраны.
Все встрепенулись. На высоком крыльце распахнулись широкие двери. Раздалась негромкая команда войскам. Спокойная и величественная Императрица тихо спускалась по мраморным ступеням, держа за руку дочь. Тишина стояла полная. Темно. Парк покрыт снежной пеленой. Лишь снег скрипел под ногами, да издали доносилась пальба. Императрица медленно обходила ряды за рядами, кивая солдатам. Они молча, восторженно провожали ее глазами. Великая Княжна Мария Николаевна, настоящая русская красавица, чуть улыбалась офицерам. Государыня благодарила их за верность долгу и просила ничем не провоцировать наступавших, чтобы избежать кровопролития.
В ту ночь во дворце все легли спать, не раздеваясь. Каждую минуту ждали атаки, но ее не было. Пьяную толпу смутил невесть откуда взявшийся слух, что во дворец стянуты несметные силы, а с крыши нацелены пулеметы. И пыл толпы ослабел, она рассеялась… Да и мороз в ту ночь был крепкий.К новому нападению стали готовиться после 3(16) марта. Несколько ночей не спали и почти не ели. Ситуация во дворце быстро ухудшалась. Запасы продовольствия подходили к концу. Телеграф был захвачен, связи с миром не было. Воду таскали вручную из парка, разбивая лед в пруду. Большая часть прислуги разбежалась. Электричество отключили, лифт не работал. Государыне с больным сердцем очень трудно было взбираться по ступенькам в комнаты к своим больным детям. Она задыхалась и часто была на грани обморока.
Болезнь детей в те дни достигла пика. Великая Княжна Мария, единственная, кого болезнь обошла стороной, тоже почувствовала себя «не в форме». Ради матери она скрывала свое состояние и надеялась продержаться до тех пор, пока вернется отец. Но самоотверженная дочь не дождалась — слегла с двусторонним воспалением легких. В бреду, задыхаясь от жара, она кричала и стонала — пыталась спастись от солдат, которые шли убивать ее мать.«Это выше нас, — сказала тогда Императрица. — Это воля Бога. И Господь спасет Россию. Это единственное, что имеет значение». Прежде чем она закрыла за собой дверь, придворные увидели, как она опустилась на стул и, закрыв лицо руками, зарыдала. Страшное перенапряжение тех дней истощило ее духовные и физические силы…»
(С.К.Буксгевден. «Венценосная мученица»)
+++
Тяжелая болезнь детей, разлука с мужем, страшная тревога и полная неизвестность о его судьбе терзали больное сердце Государыни. «2(15) марта она попросила принести во дворец из придворной Знаменской церкви чудотворную икону «Знамение» и отслужить пред ней молебен с прошением об исцелении детей. Икону доставил протоиерей Феодоровского Государева собора Военного ведомства Афанасий Беляев. Вскоре он стал духовником Царской семьи.
Вот как он вспоминал о том дне: «2 марта пропуск во дворец был свободен, хотя он уже охранялся часовыми Сводного пехотного полка. Вошли в полутемную большую комнату, где лежали на отдельных простых кроватях больные дети. Икону поставили на приготовленный стол. Императрица, одетая сестрой милосердия, стояла подле кровати Наследника, недалеко от нее стояли другие сестры милосердия и няни. Горячо, на коленях, со слезами просила земная Царица помощи у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и подойдя под нее, попросила поднести ее и к кроватям больных детей, чтобы все могли приложиться к чудотворному образу. Когда мы выносили икону из дворца, он уже был оцеплен войсками и все находящиеся в нем оказались арестованными».
(«Дневник протоиерея А.И.Беляева, настоятеля Феодоровского собора в Царском Селе». Сост. Н.К.Зверева)
+++
Острой болью в сердце Императрицы отзывалось и то, что Царскую семью быстро покинули все самые близкие — те, о которых раньше говорили с нежной лаской, кому писали письма, с кем делились сокровенными мыслями. Великие Княжны горько переживали известия о том, что вот бежал один из их бывших знакомых, потом другой, третий… И так почти все… Государыня плакала, когда из окна увидела спущенный флаг Сводного полка дворцовой охраны — этот полк тоже был заменен революционными войсками. По приказу Временного правительства ее покидали люди, которых она знала много лет. Офицеры были верны до конца. Когда им приказали уходить, они все пришли попрощаться с Императрицей. Некоторые казаки рыдали. Через несколько часов после их ухода вновь заступивший революционный часовой убил любимую ручную козочку Наследника Алексея — под самыми окнами дворца. Скоро в парке не осталось ни ручных ланей, ни лебедей...
«Вечером 5 марта Совет министров Временного правительства постановил: арестовать Государя, его семью и придворных, которые пожелают при ней остаться, и заключить всех под стражу в Александровском дворце. В 11 часов утра главнокомандующий, генерал Корнилов прибыл во дворец и прочел «бывшей Государыне» постановление об аресте. Она молча выслушала генерала, на груди которого висели царские ордена. Позднее сказала: «Не ведает, что делает. Бог ему судья». Единственное, о чем просила, — не лишать больных детей врачебной помощи, обеспечить работу ее госпиталей, санитарных поездов и позаботиться о раненых инвалидах войны. Впоследствии генерал «не мог простить себе своего постыдного поведения при аресте Царской семьи. Он ждал возмездия за это и говорил близким, что рад будет искупить свою вину смертью... Если это так, то негоже там, где свершился суд Божий, произносить свой суд человеческий».
(По воспоминаниям полковника лейб-гвардии Уланского полка Федора Винберга, автора книги «Крестный путь. Корни зла»).
+++
Царская семья, заключенная в Александровском дворце, переживала тяжелейшие дни. В начале марта пришла страшная весть об измене генералов в Ставке и насильственном отрешении Государя от престола. Это была великая катастрофа, повлекшая за собой крушение империи, гибель миллионов безвинных людей, ломку миллионов судеб. В те дни в Петрограде революционные войска спалили архив Министерства юстиции, разграбили Арсенал, двух генералов, там находившихся, убили. Все тюрьмы были открыты, политические и уголовные преступники выпущены на свободу. Над дворцами и домами подняты красные флаги. Депутаты Думы пожимали руки офицерам Царского конвоя — благодарили за отвагу и решительность, с которой они предали Царя...
9 марта в Царское Село прибыл арестованный Государь. Александра Федоровна, вне себя от радости, «ринулась ему навстречу как девчонка». После стольких дней разлуки, тяжких тревог и безвестности они снова были вместе! А.Ф.Керенский, как глава Временного правительства, говорил об отправке всей семьи в Европу или в какую-нибудь отдаленную часть России, но Государь и Государыня были настроены решительно против отъезда за границу, даже если бы им грозила ссылка в Сибирь.
Почему же в большой православной стране стало возможно такое быстрое свержение благочестивого православного Царя — Помазанника Божия? Этим вопросом задаются все, кто приходит к осмыслению рокового рубежа истории Отечества. «Свободной России Царь становился ненужным, — писал архимандрит Константин (Зайцев). — Внутренней потребности в нем уже не было. И чем ближе к престолу, тем разительнее становилась та духовная пропасть, раскрывшаяся между Царем и его подданными. Только этим можно объяснить факт той устрашающей пустоты и одиночества, что образовались вокруг него с момента революции... Уже не было того мистического трепета перед Царской властью и той религиозной уверенности, что Царь-Помазанник несет с собой благодать Божию, от которой нельзя отпихиваться. Это исчезло... Убрать Царя и Царицу — в этом намерении сходились и «бунтовщики», и «патриоты».
Что было делать Царю? Признать, что по каким-то непонятным причинам он является помехой для успокоения России. Уйти — уступить место другому и тем образумить народ. «Я берег не самодержавную власть, а Россию, — сказал он старому другу семьи, графу Фредериксу».Пред этим решением склонился он как перед обстоятельством непреодолимой силы. На этот путь его толкала не только настойчивость петербургского прямого провода, но и армия.
+++
«Монархисты предали своего Монарха, — писал глава Временного правительства А.Ф.Керенский. — Если б нашёлся хоть один верный долгу полк, от нас бы ничего не осталось. Процарствовав 23 года, он очутился в жутком, нечеловеческом одиночестве».
+++
«Трон Романовых пал не под напором юношей-бомбистов, но под напором носителей аристократических фамилий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских учебных заведениях. Как надо было поступить с теми великосветскими русскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про Царя и Царицу?
Что надо было сделать с ректором Московского университета, который превратил это старейшее русское учебное заведение в рассадник революционеров? Что следовало сделать с графом Витте, специальностью которого было снабжать газетных репортеров скандальными историями, порочившими Царскую Семью? Что следовало сделать с нашими газетами, которые встречали ликованием наши неудачи на японском фронте? Как надо было поступить с теми членами Государственной Думы, которые с радостными лицами слушали сплетни клеветников, клявшихся, что между Царским Селом и ставкой немецкого главнокомандования существует прямой телеграф?
Описание противоправительственной деятельности русской аристократии и интеллигенции могло бы составить толстый том, который следовало бы посвятить русским эмигрантам, оплакивавшим на улицах европейских городов «старое доброе время».
Но рекорд глупой тенденциозности побила наша дореволюционная печать. Личные качества человека не ставились ни во что, если он устно или печатно не выражал своей враждебности к существующему строю. Об ученом и писателе, артисте или музыканте, художнике или инженере судили не по их даровитости, а по степени радикальных убеждений. Знаменательно то, что ни одному из лидеров русского освободительного движения не удалось пережить в России грозу 1917-1918гг. Все они были убиты большевиками или уехали в эмиграцию».
(Из «Книги воспоминаний» Великого Князя Александра Михайловича)
+++
Почему же многомиллионная Россия не вступилась за своего монарха и его семью? Как могла отдать его на заклание? Корнет Крымского конного Её Величества полка С.В.Марков, убежденный монархист, жаждавший сражаться за Царя и Отечество, находясь в эмиграции, в 1928 году издал книгу «Покинутая Царская семья», где писал так:
«Скорбные Лики Их, виденные мною последний раз в Тобольске, будут мне на всю жизнь укором. Не так должны были мы отнестись к Ним! Мы должны признать, что присяги, данной Им на Кресте и Святом Евангелии, мы не сдержали, и за это преступление Русский Народ расплачивается сторицей. А мы, беженцы из родной земли, в голоде, холоде и нищете прозябаем на чужбине!!!» (О.В.Чернова. «Верные. О тех, кто не предал Царственных мучеников»). Завершая своё работничество во имя России, Государь Николай II не питал никаких иллюзий о том, что ему уготовано, и в родном Царском Селе начал готовиться к последнему личному бою.
Это сражение продлится 17 месяцев, потребует от него сверхчеловеческих нравственных сил и жизнь любимой семьи… И вот потекли дни заключения в Царском Селе, полные тревог и унижений. Уже пьяная революционная солдатня с броневиков требовала выдачи бывшего императора. Уже прочитаны были охраной все письма, пришедшие в Александровский дворец, уже выпотрошены все посылки. И с огромным трудом отвязался доктор Боткин от революционно настроенных хамов, решивших присутствовать при медицинском осмотре Великих Княжон. И даже верный боцман Деревенко, бывший «няней» для маленького Царевича Алексея, вдруг начал шпынять изумленного Царевича, заставляя его ухаживать за собой, как слугу.
И неизвестно как появлялись во дворце газетенки, в которых «любовники» Царевен вовсю расписывали их частную жизнь. Возмущенные родители заботились лишь об одном — чтобы эта мерзость не попала девушкам на глаза. Впрочем, старшая Ольга и так чувствовала всю глубину унижения, в которую бросили их бывшие верноподданные. В первые дни революционных событий она была совершенно потрясена, ушла в себя и постоянно предавалась слезам. С ее уст навсегда исчезла прежняя беззаботная, очаровательная улыбка…»
(М.Кравцова, Е.Янковская. «Царский венец»)
+++
«Теперь жизнь Царской семьи, их приближенных и верных слуг была полна ограничений. Телефонные провода обрезаны. Все приходящие и отсылаемые письма проходят досмотр. Гулять по парку разрешалось только на небольшом участке. Новые охранники были грубы и безжалостны. Они говорили узникам разные гадости, отняли игрушки у Царевича, совали палки в колеса велосипеда, когда Государь ездил по парку. Могли толкнуть его прикладом в плечо, нагрубить Царевнам, пустить папиросный дым в лицо Александре Федоровне. Злоба и ненависть сквозили в каждом их действии.
Душным летним вечером 1917 года Татьяна Николаевна и баронесса София Карловна читали вслух, сидя на подоконнике в комнате на втором этаже. Услышав злобный вопль охранника: «Уберите отсюда ваши рожи, или я стреляю… Вы что, не знаете, что окна должны быть закрытыми?» — девушки выглянули в окно и увидели прицелившегося в них часового. — Но ведь раньше можно было их открывать. К тому же, сейчас очень жарко, — возразила Иза. — Подчиняйтесь приказу, или я буду стрелять, — орал тот. Они не сомневались, что он способен выстрелить, и закрыли окно.
Вот баронесса и Татьяна Николаевна наблюдают за часовым, который комфортно охраняет вверенный ему объект, сидя в позолоченном дворцовом кресле. Иза заметила, что для полноты картины ему не хватает подушки. Часовой это тоже заметил. И блистательно дополнил пейзаж несколькими подушками и скамеечкой для ног. Сидя в кресле, обложенный подушками, положив на скамеечку ноги, он просматривал газеты. Винтовка валялась на земле…»
(О.В.Чернова. «Верные. О тех, кто не предал Царственных мучеников»)
+++
За разговорами узников охранники тщательно следили — им всем велено было говорить только по-русски. Караульные часто обменивались грубыми шутками, говорили о царях свысока и небрежно. Они наслаждались этим, считая, что таким образом Царь и Царица получат возмездие. Но часто случалось так, что после разговора с кем-то из членов Царской семьи враждебность охранников исчезала. Они своими глазами видели, что это совсем не свирепые монстры, как учили революционные комиссары, а благовоспитанные добрые люди…
Подбор материалов – Елена Строгова