Случилось мне пересечь на поезде всю центральную часть России — от Волги до Замоскворечья. Дни стояли яркие, солнечные, морозные. И перед взором пассажира открывалась белая заснеженная Русь. До того красивая, раздольная, — от восхищения захватывало дух! Так велика была разница между тихой провинцией и Москвой, заставленной вышками 5G, наполненной крикливой рекламой и потоками людей в масках, что захотелось поделиться полученными впечатлениями.
Скорый поезд резво мчался вдаль, вздымая вокруг себя клубы снежной искристой пыли. Мелькали станции, селения, пейзажи. Я рассматривала их — и будто листала страницы большой живой книги с названием «Любимая страна». Какая она сегодня?
…Вот раскинулись среди лесов малые пензенские деревеньки. Трогательно чистые, опрятные. Конечно, есть посреди улиц домики ветхие, позаброшенные, но есть и бодрые, достаточно крепкие, с ухоженными палисадами и резными наличниками. Треугольники крыш — все ровные, как на подбор, — укрыты белыми шапками. Из труб светлыми струйками вьется дым: значит, отопление печное, газовики со своими желтыми трубами сюда еще не дошли.
От этих картин так и веяло стариной, точь-в-точь как раньше рисовали на новогодних открытках. Дороги в селениях на удивление хорошо прочищены бульдозером, а от дома к дому пролегли упрямые узкие тропки — верный знак соседской взаимопомощи.
Слава Богу, еще жива деревня! Как только ни истязали ее за последние тридцать лет: разоряли, спаивали, обманывали, обкрадывали... Но она, неприметная, собрала в кулак свою исконную силушку и каким-то чудом устояла в этом урагане перемен. Только спряталась подальше от недобрых глаз в лесную чащу, укуталась снегами и живет, как сто лет назад, — питаясь от земли да от тяжких трудов своих.
•••
А за деревенской околицей кипит движение жизни. Лесные опушки и снежные равнины буквально утоптаны цепочками заячьих и лисьих следов. Их очень много! Видно, что зверье подходит, не боясь, прямо к человеческому жилью. Не оттого ли деревенские собаки устроили лежку в глубоком сугробе, возле крайней к лесу избушки? С улыбкой наблюдаю, как они просыпаются, потягивают спинку, а иные еще спят, свернувшись калачиком.
А вот и развлечения деревенской ребятни. Ну и ну, в чувстве юмора им не откажешь. Точно посредине круглого замерзшего озерца, красиво обрамленного камышовыми зарослями, они соорудили отличного снеговика. Веселую фигурку видно издалека — она улыбается всем проходящим поездам, а руки-шарики с длинной веткой под мышкой словно машут вслед: «Добрый путь вам! Добрый пу-уть!» Зрелище до того милое и приятное, что благодарный взгляд, как магнит, тянется к нему и не хочет расставаться.
•••
Подъезжаем к большому городу. Голос диктора по радио возвещает: «Стоянка поезда — тридцать минут». О, это здорово, можно выйти подышать. Выхожу из вагона и — о-ой! Из попытки «подышать» ничего не получится. Народ, высыпавший на перрон, так массово затянулся куревом, что воздух сразу стал густым от ядовитого табачного дыма. В морозном мареве тонко ощущаются и «ароматы» дорогих дамских сигарет, и угар дешевой "махорки". Эх, люди, что ж вы так издеваетесь сами над собой? Куда бы от вас убежать?..
Встав поодаль, думаю о том, как разительно отличаются наши города от только что виденных картин девственно чистой зимней природы. Мы называем их центрами культуры и цивилизации, но они утопают в грязи. На перроне белого снега нет — он стал абсолютно черным от плевков и окурков, от мазутных пятен и песчаной посыпки. И вся эта липкая нечистота, как спрут, цепляется за сапоги и ботинки, расходится по вагонам и разъезжается по городам и весям…
Проводница, зайдя в вагон, растерянно плещет руками:
— Что ж это, а? Ведь только что вымыла, и вон как натоптали!
Глянув на черную дорожку, «украсившую» проход, пассажиры невольно поджимают ноги. Дескать, я не я, и лошадь не моя. Вот еще один наглядный урок. Желающих сорить и пачкать сегодня множество, а оттирать грязь, заполонившую всю страну, — к сожалению, очень мало. Поэтому купаться в грязи нам предстоит, видимо, еще долго.
•••
За несколько минут до отправки поезда в вагон заскакивает запыхавшийся молодой парень:
— В пробку попал! Еле успел. И вокзал уже вижу, вот он, рядом, а из машины выйти не могу. Трасса битком забита…
С перрона в окно ему стучит провожающая девушка. Он расстегивает куртку, усаживается и нетерпеливо отмахивается от нее:
— Всё! Иди, давай, пока! Потом позвоню…
Она виновато улыбается, переминается с ноги на ногу, но не уходит. Ей счастье — побыть с ним рядом хотя бы минуту, видеть хотя бы через окно. Снова и снова зовет его, что-то чертит на стекле, шевелит губами. Парень ответных чувств не проявляет. Напротив — раздражается, делает нарочито грозное лицо:
— Иди, я сказал! Замерзнешь…
Но нет, любовь мороза не боится! Девчушка тихо качает головой и стоит у окна до тех пор, пока поезд, плавно тронувшись с места, не увозит ее драгоценного в вечернюю даль. Остается в памяти лишь мимолетный девичий образ за окном: виноватое личико, потупленный взгляд. Лебединая верность на современный лад…
•••
Минуем пригородную зону. Она тоже красноречиво рассказывает о нынешнем житье-бытье. Дачные массивы печально разграблены. Где выбиты окна, где калитка сорвана с петель, где повалился наземь забор. Ох, горемыки-дачники! Придут весной на свои сотки, потолкуют, пожалуются друг другу, а потом засучат рукава — и давай латать нанесенные раны да сеять новые семена. Во все века земля влечет к себе работящих людей да заботливых хозяев.
•••
Меж тем в вагоне идет свой разговор. Три бизнес-дамы, достав из огромных клетчатых сумок калькуляторы, ведут негромкий подсчет:
— Ветровки на базе взяла по 780. К весне как раз пойдут… Модельки новые, швы аккуратные. Повешу, наверно, за 1800.
— Да ты что? 250 процентов накрутишь — не продашь. Сейчас везде полно китайской дешевки. Она хоть и рвется сразу, но все равно ее быстрей разбирают.
— А куда мне деваться? Иначе не выживешь. За аренду плати, за транспорт плати, зарплату продавцу отдай. Я бы и рада дешевле продавать, но ведь концы с концами не сведешь.
— А у меня на лекарства столько денег уходит, — вздыхая, добавляет третья из этой компании. — Мне еще только 45 будет, а у меня уже все болит. Надорвалась с этими сумками, базарами, вокзалами. Не знаю, как люди до восьмидесяти доживают. Мы столько точно не проживем…
…Да, пожалуй, так и есть. Если будем думать только о деньгах, в число долгожителей вряд ли попадем.
•••
И снова наш поезд вырывается на белый простор. Теперь его чудесно освещают ярко-оранжевые лучи закатного солнца. Вдоль железнодорожного полотна стеной, как в почетном карауле, встала красавица — березовая роща. На фоне вечереющих небес тончайше рисуется черно-белый контур деревьев. От них ложатся на землю длинные синие тени. Доверчивая нежность природы вызывает прилив умиления и врачует душу.
…Ой, что это? Одна из сестриц-березок упала вниз, нарушив идеальную ровность строя. То ли от сильного ветра, то ли от злого умысла надломился ее ствол, и всем длинным своим телом рухнула она на крепкие плечи рядом стоящих подруг. Примечательно то, что они не сбросили ее вниз — умирать, но, приняв груз беды на себя, дали шанс остаться в живых. И — о чудо! — с годами надлом зарубцевался. По изогнутому стволу двинулись соки, и раненая береза, полулежа, как инвалид, распустила широкую крону. Такую же развесистую, как у соседних здоровых сестер...
…Какой поучительный пример дают березы всем, кто проезжает мимо! Если сегодня ты крепок и здоров, возьми на себя тяготы тех, кто болен и слаб. Как знать, может, завтра надвинется ураган, и только сила общего строя поможет тебе остаться в живых...
Ирина Васильева
Скорый поезд резво мчался вдаль, вздымая вокруг себя клубы снежной искристой пыли. Мелькали станции, селения, пейзажи. Я рассматривала их — и будто листала страницы большой живой книги с названием «Любимая страна». Какая она сегодня?
…Вот раскинулись среди лесов малые пензенские деревеньки. Трогательно чистые, опрятные. Конечно, есть посреди улиц домики ветхие, позаброшенные, но есть и бодрые, достаточно крепкие, с ухоженными палисадами и резными наличниками. Треугольники крыш — все ровные, как на подбор, — укрыты белыми шапками. Из труб светлыми струйками вьется дым: значит, отопление печное, газовики со своими желтыми трубами сюда еще не дошли.
От этих картин так и веяло стариной, точь-в-точь как раньше рисовали на новогодних открытках. Дороги в селениях на удивление хорошо прочищены бульдозером, а от дома к дому пролегли упрямые узкие тропки — верный знак соседской взаимопомощи.
Слава Богу, еще жива деревня! Как только ни истязали ее за последние тридцать лет: разоряли, спаивали, обманывали, обкрадывали... Но она, неприметная, собрала в кулак свою исконную силушку и каким-то чудом устояла в этом урагане перемен. Только спряталась подальше от недобрых глаз в лесную чащу, укуталась снегами и живет, как сто лет назад, — питаясь от земли да от тяжких трудов своих.
•••
А за деревенской околицей кипит движение жизни. Лесные опушки и снежные равнины буквально утоптаны цепочками заячьих и лисьих следов. Их очень много! Видно, что зверье подходит, не боясь, прямо к человеческому жилью. Не оттого ли деревенские собаки устроили лежку в глубоком сугробе, возле крайней к лесу избушки? С улыбкой наблюдаю, как они просыпаются, потягивают спинку, а иные еще спят, свернувшись калачиком.
А вот и развлечения деревенской ребятни. Ну и ну, в чувстве юмора им не откажешь. Точно посредине круглого замерзшего озерца, красиво обрамленного камышовыми зарослями, они соорудили отличного снеговика. Веселую фигурку видно издалека — она улыбается всем проходящим поездам, а руки-шарики с длинной веткой под мышкой словно машут вслед: «Добрый путь вам! Добрый пу-уть!» Зрелище до того милое и приятное, что благодарный взгляд, как магнит, тянется к нему и не хочет расставаться.
•••
Подъезжаем к большому городу. Голос диктора по радио возвещает: «Стоянка поезда — тридцать минут». О, это здорово, можно выйти подышать. Выхожу из вагона и — о-ой! Из попытки «подышать» ничего не получится. Народ, высыпавший на перрон, так массово затянулся куревом, что воздух сразу стал густым от ядовитого табачного дыма. В морозном мареве тонко ощущаются и «ароматы» дорогих дамских сигарет, и угар дешевой "махорки". Эх, люди, что ж вы так издеваетесь сами над собой? Куда бы от вас убежать?..
Встав поодаль, думаю о том, как разительно отличаются наши города от только что виденных картин девственно чистой зимней природы. Мы называем их центрами культуры и цивилизации, но они утопают в грязи. На перроне белого снега нет — он стал абсолютно черным от плевков и окурков, от мазутных пятен и песчаной посыпки. И вся эта липкая нечистота, как спрут, цепляется за сапоги и ботинки, расходится по вагонам и разъезжается по городам и весям…
Проводница, зайдя в вагон, растерянно плещет руками:
— Что ж это, а? Ведь только что вымыла, и вон как натоптали!
Глянув на черную дорожку, «украсившую» проход, пассажиры невольно поджимают ноги. Дескать, я не я, и лошадь не моя. Вот еще один наглядный урок. Желающих сорить и пачкать сегодня множество, а оттирать грязь, заполонившую всю страну, — к сожалению, очень мало. Поэтому купаться в грязи нам предстоит, видимо, еще долго.
•••
За несколько минут до отправки поезда в вагон заскакивает запыхавшийся молодой парень:
— В пробку попал! Еле успел. И вокзал уже вижу, вот он, рядом, а из машины выйти не могу. Трасса битком забита…
С перрона в окно ему стучит провожающая девушка. Он расстегивает куртку, усаживается и нетерпеливо отмахивается от нее:
— Всё! Иди, давай, пока! Потом позвоню…
Она виновато улыбается, переминается с ноги на ногу, но не уходит. Ей счастье — побыть с ним рядом хотя бы минуту, видеть хотя бы через окно. Снова и снова зовет его, что-то чертит на стекле, шевелит губами. Парень ответных чувств не проявляет. Напротив — раздражается, делает нарочито грозное лицо:
— Иди, я сказал! Замерзнешь…
Но нет, любовь мороза не боится! Девчушка тихо качает головой и стоит у окна до тех пор, пока поезд, плавно тронувшись с места, не увозит ее драгоценного в вечернюю даль. Остается в памяти лишь мимолетный девичий образ за окном: виноватое личико, потупленный взгляд. Лебединая верность на современный лад…
•••
Минуем пригородную зону. Она тоже красноречиво рассказывает о нынешнем житье-бытье. Дачные массивы печально разграблены. Где выбиты окна, где калитка сорвана с петель, где повалился наземь забор. Ох, горемыки-дачники! Придут весной на свои сотки, потолкуют, пожалуются друг другу, а потом засучат рукава — и давай латать нанесенные раны да сеять новые семена. Во все века земля влечет к себе работящих людей да заботливых хозяев.
•••
Меж тем в вагоне идет свой разговор. Три бизнес-дамы, достав из огромных клетчатых сумок калькуляторы, ведут негромкий подсчет:
— Ветровки на базе взяла по 780. К весне как раз пойдут… Модельки новые, швы аккуратные. Повешу, наверно, за 1800.
— Да ты что? 250 процентов накрутишь — не продашь. Сейчас везде полно китайской дешевки. Она хоть и рвется сразу, но все равно ее быстрей разбирают.
— А куда мне деваться? Иначе не выживешь. За аренду плати, за транспорт плати, зарплату продавцу отдай. Я бы и рада дешевле продавать, но ведь концы с концами не сведешь.
— А у меня на лекарства столько денег уходит, — вздыхая, добавляет третья из этой компании. — Мне еще только 45 будет, а у меня уже все болит. Надорвалась с этими сумками, базарами, вокзалами. Не знаю, как люди до восьмидесяти доживают. Мы столько точно не проживем…
…Да, пожалуй, так и есть. Если будем думать только о деньгах, в число долгожителей вряд ли попадем.
•••
И снова наш поезд вырывается на белый простор. Теперь его чудесно освещают ярко-оранжевые лучи закатного солнца. Вдоль железнодорожного полотна стеной, как в почетном карауле, встала красавица — березовая роща. На фоне вечереющих небес тончайше рисуется черно-белый контур деревьев. От них ложатся на землю длинные синие тени. Доверчивая нежность природы вызывает прилив умиления и врачует душу.
…Ой, что это? Одна из сестриц-березок упала вниз, нарушив идеальную ровность строя. То ли от сильного ветра, то ли от злого умысла надломился ее ствол, и всем длинным своим телом рухнула она на крепкие плечи рядом стоящих подруг. Примечательно то, что они не сбросили ее вниз — умирать, но, приняв груз беды на себя, дали шанс остаться в живых. И — о чудо! — с годами надлом зарубцевался. По изогнутому стволу двинулись соки, и раненая береза, полулежа, как инвалид, распустила широкую крону. Такую же развесистую, как у соседних здоровых сестер...
…Какой поучительный пример дают березы всем, кто проезжает мимо! Если сегодня ты крепок и здоров, возьми на себя тяготы тех, кто болен и слаб. Как знать, может, завтра надвинется ураган, и только сила общего строя поможет тебе остаться в живых...
Ирина Васильева