1917-й год принес Царской Семье тяжелейшие испытания. Незадолго до государственного переворота, в феврале 1917 года, Августейшие дети заболели корью. Эту инфекцию занес в Александровский дворец один из юных друзей Цесаревича. От него заразился сам Алексей, потом Ольга, Татьяна и Анастасия. Болезнь у них протекала бурно — температура доходила до 40 градусов. У Ольги, кроме того, возникло серьезное осложнение — отит и плеврит. По словам врачей, в какой-то момент даже был возможен летальный исход. У Татьяны и Анастасии тоже образовались болезненные абсцессы в ушах, они на время потеряли слух. От болезни у них стали выпадать волосы, поэтому всех детей пришлось остричь наголо.
За Царевичем нужен был особый уход — его болезнь давала еще более тяжелые осложнения. Дети метались в бреду и слышали вокруг себя обрывочные разговоры о каком-то бунте в Петрограде, о восстании солдат... Царица-мать с немногими верными слугами день и ночь не отходила от них — горячо молилась, подавала лекарства, утешала, успокаивала боль…
Вечером 28 февраля председатель Государственной Думы Родзянко приказал ей уехать из дворца вместе с детьми. Она отказалась, сказав, что дети слишком больны, и она не хочет делать ничего такого, что могло бы быть истолковано как побег. А через сутки Семья уже и не могла бы выехать из Царского Села — распропагандированные революционные войска захватили все подъездные железнодорожные пути. Так Государыня с детьми осталась в Царском Селе под домашним арестом — до приезда Императора.
Вскоре пришли слухи о зверствах восставшей толпы на улицах Петрограда. Там убивали городовых, громили магазины, грабили винные подвалы. За порядком уже никто не следил, искать защиты было не у кого. Великая Империя рухнула в считанные дни!
«Мало-помалу к нам просачивались новости из Петрограда, — пишет прямой очевидец тех событий, баронесса Софья Буксгевден, — поскольку мы все еще могли беседовать с обитателями Зимнего дворца по частной телеграфной линии, хотя обычный телефон уже давно отключили. Так мы узнали об убийствах полицейских и офицеров (их же солдатами в казармах), о сожжении судов и полицейских участков сбежавшими на свободу заключенными, которые постарались уничтожить все архивы, в которых содержались сведения о совершенных ими преступлениях.
Было сожжено немало частных домов. Все мы теперь боялись, что пьяные, обезумевшие орды солдат явятся в Царское Село и обратят свой гнев против Императрицы и ее детей. В течение многих ночей никто во дворце не спал. Еще меньше занимали нас мысли о еде. Во дворце поднималась настоящая суматоха, когда грузовики с вооруженными солдатами останавливались перед запертыми воротами дворца. В течение трех дней наш внутренний двор выглядел как военный лагерь. Вооруженные солдаты грелись у костров, дымились походные кухни, на которых готовилась еда для солдат.
Становилось все труднее снабжать охрану дворца продовольствием. Запасы его во дворце и казачьих казармах постепенно подходили к концу. Императрице предстояла нелегкая задача — объяснить все случившееся детям. К дочерям она направилась сама. Они восприняли все с большим мужеством и думали только о том, как помочь. Хотя они еще не оправились полностью от болезни, но тщательно скрывали свои эмоции в то время, пока Императрица была с ними.
Татьяна Николаевна по-прежнему плохо слышала и потому не успевала осознать сказанное матерью. Речь ее была быстрой, а голос дрожал от сдерживаемых чувств. Ее сестры написали все подробно на листке бумаги, чтобы она могла понять. Никто не знает, о чем девушки говорили между собой, но когда Императрица вновь вошла к ним в комнаты, они постарались всячески утешить и ободрить ее. Вечером 29 февраля военный гарнизон Царского Села покинул свои казармы и промаршировал по улицам, безпорядочно стреляя в воздух. А вскоре несколько тысяч мятежников собрались перед Александровским дворцом…»(Цит. по кн. С.К.Буксгевден. «Венценосная мученица»)
«Все шли с красными флагами и революционными плакатами и были увешаны красными бантами, — пишет князь Николай Давидович Жевахов (1874-1947), товарищ Обер-Прокурора Священного Синода, в книге своих «Воспоминаний…». — Вот прошла процессия дворников; за нею двигалась процессия базарных торговок; отдельную группу составляли горничные, лакеи, приказчики из магазинов… Все неистово кричали и требовали увеличения жалованья; все были пьяны, пели революционные песни и грозили «господам». Все были куплены, наняты за деньги и выполняли данное им задание...
К ним примыкала уличная толпа, дети и подростки, визгом и криками создававшие настроение крайней озлобленности и безграничной ненависти. Это была типичная картина массового гипноза, нечто непередаваемо ужасное. Стоило бы крикнуть какому-нибудь мальчишке: «Бей, режь», — чтобы эта обезумевшая толпа мгновенно растерзала всякого, кто подвернулся бы в этот момент, и сделала бы это с наслаждением. На лицах у всех была видна жажда крови, жажда самой безжалостной зверской расправы всё равно над кем... Это было зрелище бесноватых, укротить которых можно было только пальбою из орудий».
«У бунтовщиков была определенная цель — захватить Императрицу и Наследника и передать их в революционный штаб Петрограда. Государыня болезненно восприняла весть о том, что Царскосельский гарнизон, в чьей преданности она была уверена, перешел на сторону мятежников. Чтобы больные дети не испугались выстрелов, если вдруг начнется штурм дворца, она пошла к ним и заранее предупредила, что рядом идут военные маневры. Затем, обсудив ситуацию с приближенными, она набросила меховой плащ поверх платья сестры милосердия и в сопровождении дочери Марии Николаевны (единственной здоровой из детей) и графа Бенкендорфа сама отправилась к постам дворцовой охраны.
Все встрепенулись. На высоком крыльце распахнулись широкие двери. Раздалась негромкая команда войскам. Спокойная и величественная, Императрица тихо спускалась по мраморным ступеням, держа за руку дочь. Тишина стояла полная. Темно. Парк покрыт снежной пеленой. Лишь снег скрипел под ногами, да издали доносилась пальба. Императрица медленно обходила ряды за рядами, кивая солдатам. Они молча, восторженно провожали ее глазами.
Великая Княжна Мария Николаевна, настоящая русская красавица, чуть улыбалась офицерам. Государыня благодарила их за верность долгу и просила ничем не провоцировать наступавших, чтобы избежать кровопролития. В ту ночь во дворце все легли спать, не раздеваясь. Каждую минуту ждали атаки, но ее не было. Пьяную толпу смутил невесть откуда взявшийся слух, что во дворец стянуты несметные силы, а с крыши нацелены пулеметы. И пыл толпы ослабел, она рассеялась… Да и мороз в ту ночь был крепкий.
К новому нападению стали готовиться после 3(16) марта. Несколько ночей не спали и почти не ели. Ситуация во дворце быстро ухудшалась. Запасы продовольствия подходили к концу. Телеграф был захвачен, связи с миром не было. Воду таскали вручную из парка, разбивая лед в пруду. Большая часть прислуги разбежалась. Электричество отключили, лифт не работал. Государыне с больным сердцем очень трудно было взбираться по ступенькам в комнаты к своим больным детям. Она задыхалась и часто была на грани обморока.
Болезнь детей в те дни достигла пика. Великая Княжна Мария, единственная, кого болезнь обошла стороной, тоже почувствовала себя «не в форме». Ради матери она скрывала свое состояние и надеялась продержаться до тех пор, пока вернется отец. Но самоотверженная дочь не дождалась — слегла с двусторонним воспалением легких. В бреду, задыхаясь от жара, она кричала и стонала — пыталась спастись от солдат, которые шли убивать ее мать.
«Это выше нас, — сказала тогда Императрица. — Это воля Бога. И Господь спасет Россию. Это единственное, что имеет значение». Прежде чем она закрыла за собой дверь, придворные увидели, как она опустилась на стул и, закрыв лицо руками, зарыдала. Страшное перенапряжение тех дней истощило ее духовные и физические силы…»(Цит. по кн. С.К.Буксгевден. «Венценосная мученица»).
+++
Тяжелая болезнь детей, разлука с мужем, страшная тревога и полная неизвестность о его судьбе терзали больное сердце Государыни. «2(15) марта она попросила принести во дворец из придворной Знаменской церкви чудотворную икону «Знамение» и отслужить пред ней молебен с прошением об исцелении детей. Икону доставил протоиерей Феодоровского Государева собора Военного ведомства Афанасий Беляев. Вскоре он стал духовником Царской семьи. Вот как он вспоминал о том дне:
«2 марта пропуск во дворец был свободен, хотя он уже охранялся часовыми Сводного пехотного полка. Вошли в полутемную большую комнату, где лежали на отдельных простых кроватях больные дети. Икону поставили на приготовленный стол. Императрица, одетая сестрой милосердия, стояла подле кровати Наследника, недалеко от нее стояли другие сестры милосердия и няни. Горячо, на коленях, со слезами просила земная Царица помощи у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и подойдя под нее, попросила поднести ее и к кроватям больных детей, чтобы все могли приложиться к чудотворному образу. Когда мы выносили икону из дворца, он уже был оцеплен войсками и все находящиеся в нем оказались арестованными». («Дневник протоиерея А.И.Беляева, настоятеля Феодоровского собора в Царском Селе». Сост. Н.К.Зверева)
Острой болью в сердце Императрицы отзывалось и то, что Царскую семью быстро покинули все самые близкие — те, о которых раньше говорили с нежной лаской, кому писали письма, с кем делились сокровенными мыслями. Великие Княжны горько переживали известия о том, что вот бежал один из их бывших знакомых, потом другой, третий… И так почти все… Государыня плакала, когда из окна увидела спущенный флаг Сводного полка дворцовой охраны — этот полк тоже был заменен революционными войсками.
По приказу Временного правительства ее покидали люди, которых она знала много лет. Офицеры были верны до конца. Когда им приказали уходить, они все пришли попрощаться с Императрицей. Некоторые казаки рыдали. Через несколько часов после их ухода вновь заступивший революционный часовой убил любимую ручную козочку Наследника Алексея — под самыми окнами дворца. Скоро в парке не осталось ни ручных ланей, ни лебедей...
+++
«Вечером 5 марта Совет министров Временного правительства постановил: арестовать Государя, его Семью и придворных, которые пожелают при ней остаться, и заключить всех под стражу в Александровском дворце. В 11 часов утра главнокомандующий, генерал Корнилов прибыл во дворец и прочел «бывшей Государыне» постановление об аресте. Она молча выслушала генерала, на груди которого висели царские ордена. Позднее сказала: «Не ведает, что делает. Бог ему судья».
Единственное, о чем просила, — не лишать больных детей врачебной помощи, обеспечить работу ее госпиталей, санитарных поездов и позаботиться о раненых инвалидах войны. Впоследствии генерал «не мог простить себе своего постыдного поведения при аресте Царской семьи. Он ждал возмездия за это и говорил близким, что рад будет искупить свою вину смертью... Если это так, то негоже там, где свершился суд Божий, произносить свой суд человеческий». (По воспоминаниям полковника лейб-гвардии Уланского полка Федора Винберга, автора книги «Крестный путь. Корни зла»).
+++
Царская Семья, заключенная в Александровском дворце, переживала тяжелейшие дни. В начале марта пришла страшная весть об измене генералов в Ставке и насильственном отрешении Государя от престола. Это была великая катастрофа, повлекшая за собой крушение империи, гибель миллионов безвинных людей, ломку миллионов судеб. В те дни в Петрограде революционные войска спалили архив Министерства юстиции, разграбили Арсенал, двух генералов, там находившихся, убили. Все тюрьмы были открыты, политические и уголовные преступники выпущены на свободу. Над дворцами и домами подняты красные флаги. Депутаты Думы пожимали руки офицерам Царского конвоя — благодарили за отвагу и решительность, с которой они предали Царя...
9 марта в Царское Село прибыл арестованный Государь. Александра Федоровна, вне себя от радости, «ринулась ему навстречу как девчонка». После стольких дней разлуки, тяжких тревог и безвестности они снова были вместе! А.Ф.Керенский, как глава Временного правительства, говорил об отправке всей семьи в Европу или в какую-нибудь отдаленную часть России, но Государь и Государыня были настроены решительно против отъезда за границу, даже если бы им грозила ссылка в Сибирь.
Подготовила Ирина Ильинская
За Царевичем нужен был особый уход — его болезнь давала еще более тяжелые осложнения. Дети метались в бреду и слышали вокруг себя обрывочные разговоры о каком-то бунте в Петрограде, о восстании солдат... Царица-мать с немногими верными слугами день и ночь не отходила от них — горячо молилась, подавала лекарства, утешала, успокаивала боль…
Вечером 28 февраля председатель Государственной Думы Родзянко приказал ей уехать из дворца вместе с детьми. Она отказалась, сказав, что дети слишком больны, и она не хочет делать ничего такого, что могло бы быть истолковано как побег. А через сутки Семья уже и не могла бы выехать из Царского Села — распропагандированные революционные войска захватили все подъездные железнодорожные пути. Так Государыня с детьми осталась в Царском Селе под домашним арестом — до приезда Императора.
Вскоре пришли слухи о зверствах восставшей толпы на улицах Петрограда. Там убивали городовых, громили магазины, грабили винные подвалы. За порядком уже никто не следил, искать защиты было не у кого. Великая Империя рухнула в считанные дни!
«Мало-помалу к нам просачивались новости из Петрограда, — пишет прямой очевидец тех событий, баронесса Софья Буксгевден, — поскольку мы все еще могли беседовать с обитателями Зимнего дворца по частной телеграфной линии, хотя обычный телефон уже давно отключили. Так мы узнали об убийствах полицейских и офицеров (их же солдатами в казармах), о сожжении судов и полицейских участков сбежавшими на свободу заключенными, которые постарались уничтожить все архивы, в которых содержались сведения о совершенных ими преступлениях.
Было сожжено немало частных домов. Все мы теперь боялись, что пьяные, обезумевшие орды солдат явятся в Царское Село и обратят свой гнев против Императрицы и ее детей. В течение многих ночей никто во дворце не спал. Еще меньше занимали нас мысли о еде. Во дворце поднималась настоящая суматоха, когда грузовики с вооруженными солдатами останавливались перед запертыми воротами дворца. В течение трех дней наш внутренний двор выглядел как военный лагерь. Вооруженные солдаты грелись у костров, дымились походные кухни, на которых готовилась еда для солдат.
Становилось все труднее снабжать охрану дворца продовольствием. Запасы его во дворце и казачьих казармах постепенно подходили к концу. Императрице предстояла нелегкая задача — объяснить все случившееся детям. К дочерям она направилась сама. Они восприняли все с большим мужеством и думали только о том, как помочь. Хотя они еще не оправились полностью от болезни, но тщательно скрывали свои эмоции в то время, пока Императрица была с ними.
Татьяна Николаевна по-прежнему плохо слышала и потому не успевала осознать сказанное матерью. Речь ее была быстрой, а голос дрожал от сдерживаемых чувств. Ее сестры написали все подробно на листке бумаги, чтобы она могла понять. Никто не знает, о чем девушки говорили между собой, но когда Императрица вновь вошла к ним в комнаты, они постарались всячески утешить и ободрить ее. Вечером 29 февраля военный гарнизон Царского Села покинул свои казармы и промаршировал по улицам, безпорядочно стреляя в воздух. А вскоре несколько тысяч мятежников собрались перед Александровским дворцом…»(Цит. по кн. С.К.Буксгевден. «Венценосная мученица»)
«Все шли с красными флагами и революционными плакатами и были увешаны красными бантами, — пишет князь Николай Давидович Жевахов (1874-1947), товарищ Обер-Прокурора Священного Синода, в книге своих «Воспоминаний…». — Вот прошла процессия дворников; за нею двигалась процессия базарных торговок; отдельную группу составляли горничные, лакеи, приказчики из магазинов… Все неистово кричали и требовали увеличения жалованья; все были пьяны, пели революционные песни и грозили «господам». Все были куплены, наняты за деньги и выполняли данное им задание...
К ним примыкала уличная толпа, дети и подростки, визгом и криками создававшие настроение крайней озлобленности и безграничной ненависти. Это была типичная картина массового гипноза, нечто непередаваемо ужасное. Стоило бы крикнуть какому-нибудь мальчишке: «Бей, режь», — чтобы эта обезумевшая толпа мгновенно растерзала всякого, кто подвернулся бы в этот момент, и сделала бы это с наслаждением. На лицах у всех была видна жажда крови, жажда самой безжалостной зверской расправы всё равно над кем... Это было зрелище бесноватых, укротить которых можно было только пальбою из орудий».
«У бунтовщиков была определенная цель — захватить Императрицу и Наследника и передать их в революционный штаб Петрограда. Государыня болезненно восприняла весть о том, что Царскосельский гарнизон, в чьей преданности она была уверена, перешел на сторону мятежников. Чтобы больные дети не испугались выстрелов, если вдруг начнется штурм дворца, она пошла к ним и заранее предупредила, что рядом идут военные маневры. Затем, обсудив ситуацию с приближенными, она набросила меховой плащ поверх платья сестры милосердия и в сопровождении дочери Марии Николаевны (единственной здоровой из детей) и графа Бенкендорфа сама отправилась к постам дворцовой охраны.
Все встрепенулись. На высоком крыльце распахнулись широкие двери. Раздалась негромкая команда войскам. Спокойная и величественная, Императрица тихо спускалась по мраморным ступеням, держа за руку дочь. Тишина стояла полная. Темно. Парк покрыт снежной пеленой. Лишь снег скрипел под ногами, да издали доносилась пальба. Императрица медленно обходила ряды за рядами, кивая солдатам. Они молча, восторженно провожали ее глазами.
Великая Княжна Мария Николаевна, настоящая русская красавица, чуть улыбалась офицерам. Государыня благодарила их за верность долгу и просила ничем не провоцировать наступавших, чтобы избежать кровопролития. В ту ночь во дворце все легли спать, не раздеваясь. Каждую минуту ждали атаки, но ее не было. Пьяную толпу смутил невесть откуда взявшийся слух, что во дворец стянуты несметные силы, а с крыши нацелены пулеметы. И пыл толпы ослабел, она рассеялась… Да и мороз в ту ночь был крепкий.
К новому нападению стали готовиться после 3(16) марта. Несколько ночей не спали и почти не ели. Ситуация во дворце быстро ухудшалась. Запасы продовольствия подходили к концу. Телеграф был захвачен, связи с миром не было. Воду таскали вручную из парка, разбивая лед в пруду. Большая часть прислуги разбежалась. Электричество отключили, лифт не работал. Государыне с больным сердцем очень трудно было взбираться по ступенькам в комнаты к своим больным детям. Она задыхалась и часто была на грани обморока.
Болезнь детей в те дни достигла пика. Великая Княжна Мария, единственная, кого болезнь обошла стороной, тоже почувствовала себя «не в форме». Ради матери она скрывала свое состояние и надеялась продержаться до тех пор, пока вернется отец. Но самоотверженная дочь не дождалась — слегла с двусторонним воспалением легких. В бреду, задыхаясь от жара, она кричала и стонала — пыталась спастись от солдат, которые шли убивать ее мать.
«Это выше нас, — сказала тогда Императрица. — Это воля Бога. И Господь спасет Россию. Это единственное, что имеет значение». Прежде чем она закрыла за собой дверь, придворные увидели, как она опустилась на стул и, закрыв лицо руками, зарыдала. Страшное перенапряжение тех дней истощило ее духовные и физические силы…»(Цит. по кн. С.К.Буксгевден. «Венценосная мученица»).
+++
Тяжелая болезнь детей, разлука с мужем, страшная тревога и полная неизвестность о его судьбе терзали больное сердце Государыни. «2(15) марта она попросила принести во дворец из придворной Знаменской церкви чудотворную икону «Знамение» и отслужить пред ней молебен с прошением об исцелении детей. Икону доставил протоиерей Феодоровского Государева собора Военного ведомства Афанасий Беляев. Вскоре он стал духовником Царской семьи. Вот как он вспоминал о том дне:
«2 марта пропуск во дворец был свободен, хотя он уже охранялся часовыми Сводного пехотного полка. Вошли в полутемную большую комнату, где лежали на отдельных простых кроватях больные дети. Икону поставили на приготовленный стол. Императрица, одетая сестрой милосердия, стояла подле кровати Наследника, недалеко от нее стояли другие сестры милосердия и няни. Горячо, на коленях, со слезами просила земная Царица помощи у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и подойдя под нее, попросила поднести ее и к кроватям больных детей, чтобы все могли приложиться к чудотворному образу. Когда мы выносили икону из дворца, он уже был оцеплен войсками и все находящиеся в нем оказались арестованными». («Дневник протоиерея А.И.Беляева, настоятеля Феодоровского собора в Царском Селе». Сост. Н.К.Зверева)
Острой болью в сердце Императрицы отзывалось и то, что Царскую семью быстро покинули все самые близкие — те, о которых раньше говорили с нежной лаской, кому писали письма, с кем делились сокровенными мыслями. Великие Княжны горько переживали известия о том, что вот бежал один из их бывших знакомых, потом другой, третий… И так почти все… Государыня плакала, когда из окна увидела спущенный флаг Сводного полка дворцовой охраны — этот полк тоже был заменен революционными войсками.
По приказу Временного правительства ее покидали люди, которых она знала много лет. Офицеры были верны до конца. Когда им приказали уходить, они все пришли попрощаться с Императрицей. Некоторые казаки рыдали. Через несколько часов после их ухода вновь заступивший революционный часовой убил любимую ручную козочку Наследника Алексея — под самыми окнами дворца. Скоро в парке не осталось ни ручных ланей, ни лебедей...
+++
«Вечером 5 марта Совет министров Временного правительства постановил: арестовать Государя, его Семью и придворных, которые пожелают при ней остаться, и заключить всех под стражу в Александровском дворце. В 11 часов утра главнокомандующий, генерал Корнилов прибыл во дворец и прочел «бывшей Государыне» постановление об аресте. Она молча выслушала генерала, на груди которого висели царские ордена. Позднее сказала: «Не ведает, что делает. Бог ему судья».
Единственное, о чем просила, — не лишать больных детей врачебной помощи, обеспечить работу ее госпиталей, санитарных поездов и позаботиться о раненых инвалидах войны. Впоследствии генерал «не мог простить себе своего постыдного поведения при аресте Царской семьи. Он ждал возмездия за это и говорил близким, что рад будет искупить свою вину смертью... Если это так, то негоже там, где свершился суд Божий, произносить свой суд человеческий». (По воспоминаниям полковника лейб-гвардии Уланского полка Федора Винберга, автора книги «Крестный путь. Корни зла»).
+++
Царская Семья, заключенная в Александровском дворце, переживала тяжелейшие дни. В начале марта пришла страшная весть об измене генералов в Ставке и насильственном отрешении Государя от престола. Это была великая катастрофа, повлекшая за собой крушение империи, гибель миллионов безвинных людей, ломку миллионов судеб. В те дни в Петрограде революционные войска спалили архив Министерства юстиции, разграбили Арсенал, двух генералов, там находившихся, убили. Все тюрьмы были открыты, политические и уголовные преступники выпущены на свободу. Над дворцами и домами подняты красные флаги. Депутаты Думы пожимали руки офицерам Царского конвоя — благодарили за отвагу и решительность, с которой они предали Царя...
9 марта в Царское Село прибыл арестованный Государь. Александра Федоровна, вне себя от радости, «ринулась ему навстречу как девчонка». После стольких дней разлуки, тяжких тревог и безвестности они снова были вместе! А.Ф.Керенский, как глава Временного правительства, говорил об отправке всей семьи в Европу или в какую-нибудь отдаленную часть России, но Государь и Государыня были настроены решительно против отъезда за границу, даже если бы им грозила ссылка в Сибирь.
Подготовила Ирина Ильинская