Русский крепок на трех сваях – «авось», «небось» и «как-нибудь»

    Еще Достоевский в своем «Дневнике» сетовал, что иностранцы не хотят и не могут понять России и русского народа. И поныне преподаватели русского языка как иностранного всегда жалуются на трудность разъяснения носителям западноевропейских языков – английского, немецкого, испанского – русского понятия совесть. Слова, имеющего аналогичное значение, в этих языках нет. Self-consciousness – самосознание – не передает того, что вкладывается в значение совести русскими. А если нет слова, нет и понятия, которое стоит за этим словом. Так что западноевропейцев можно считать по сравнению с нами, русскими, абсолютно безсовестными.
    В украинском языке, который сегодня претендует на тысячелетнюю историю, отдельную от истории русского языка, существует весьма своеобразное слово для русского понятия – благородство. По-украински благородство – это шляхетство – очевидное польское заимствование. С точки зрения щирого украинца, благородный – это шляхтич, происходящий из богатого и знатного сословия, и не более. А по-русски благородство – это состояние души; так можно сказать только о человеке, происходящем из благого, то есть доброго, благочестивого рода, чем определяется красота внутреннего мира благородного человека. Украинец, знающий, что помимо польского шляхетства есть еще русское благородство, духовно выше своих самостийных сородичей, ибо среди человеческих достоинств признает не только знатность происхождения, но и благочестие семьи и рода.
    Взглянем на наши различия в языке с восточными соседями. В русском языке есть слово счастье, оно этимологизируется как своя часть, как доля, выпадающая каждому человеку от Бога. Доля эта может быть трудной, полной испытаний и невзгод, но с точки зрения русского человека – все равно счастье, ибо это дарованная от Бога судьба, твоя часть общего земного пути, пройденного твоим народом. А вот в Китае иероглиф счастья – свинья под крышей. То есть в понятие счастья китайская языковая картина мира вписывает только материальное благополучие, сытость, богатство, что для русского языкового сознания неприемлемо.
    Когда мы говорим о своеобразии русского самосознания и русской картины мира по сравнению с другими народами, то речь идет не о матрешках, спутниках, водке и прочих номинациях русского своеобразия материальной культуры или техники. Мы, русские, интересны остальному миру другим – своим духовным взглядом на бытие. Именно эта духовность отражена в ключевых словах нашего языка – совесть, счастье, благородство. Контакты с этим, неведомым иностранцам, миром притягивают всякую личность, задумывающуюся о смысле жизни. Не зря у нас существуют примеры хоть и редкие, когда люди иных национальностей и совершенно чуждых культур становились русскими святыми подвижниками. И первый тому образец – святые сестры Александра и Елизавета Федоровны, немки по происхождению, но подлинные русские святые.
    Еще в 1937 г. Иван Александрович Ильин предложил различать понятия культура и цивилизация. Цивилизация – совокупность бытового, внешнего, материального. Культура – явление внутреннего, духовного порядка. Культура и цивилизация различают набор понятий. К цивилизации Ильин относит жилище, одежду, пути сообщения, технику, к культуре – человеческие добродетели: «Пусть в немецком городе чистота и орднунг, пусть сверкает блеском кухня немецкой фрау, но расчетливому немцу явно недостает русской доброты, душевной мягкости, христианского смирения».
    Вот примеры разных национальных типов поведения. Выдающийся русский лингвист А. А. Шахматов, получив письмо от своих земляков, крестьян Саратовской губернии, о царящем там голоде, отказался от места адъюнкта Российской Академии наук и уехал на родину, чтобы помочь крестьянам преодолеть голод и эпидемию. С другой стороны, знаменитый Гегель, получив приглашение работать в престижном университете, живо откликнулся письмом к ректору: «А сколько кулей полбы я буду получать за свои услуги университету?» И все это естественно отражается в языке: в русском мы знает формулу владения – у меня есть. Это данность, естество, это не завоевывается, это то, что дано и точка. А в немецком формула владения – Ich habe, в английском – I have. Хочу обратить Ваше внимание, что у нас этот глагол представлен в форме хапать, а еще в жаргонном хавать. Завоевательность, напор, стремление заполучить любой ценой кроются в корне этого слова, не зря в русском языке оно получило столь пренебрежительный оттенок.
    А что в самой России – ее власть, ее интеллигенция, – они понимают русский народ? Власть желает управлять народом так, как ей вздумается, управлять как скотом, как быдлом, а интеллигенция, главным образом художественная, научная, желает угодить власти, и в угодливом раже старается «понять народ», найти общий язык с народом, представить властям положение народа, но так, чтобы образ мысли народа в ее выводах был угоден работодателям из Кремля. Поэтому на протяжении многих лет русский характер изображался интеллигенцией не иначе как слабый и безвольный, русский труд как вечная халтура: авось сойдет; русское воинство как непомерное пролитие крови, как пушечное мясо: небось одолеем. Вечные страдания, нытье, пустые разговоры – вот неизменный облик русского мужичка в нашей литературе.
    И поговорку нашу русскую воспринимали мы всегда с шутливо-скептической ухмылкой по отношению к самим себе: «Русский крепок на трех сваях – авось, небось да как-нибудь». Да только ухмыляться тут не над чем, просто давно позабыт истинный смысл этих удалых слов. Нет у нас более точной и более меткой русской поговорки о русском народе. Ведь что такое авось? Это сложное слово, возникшее из словосочетания, точно также как родились наши исторические сочетания слов – ахти, восвояси. Вот и авось когда-то состояло из трех слов – а-во-се, что значит «а вот так»! То есть восклицание авось! означало: человек крепко, упорно, уверенно стоит на своем и поколебать его очень трудно.
    Небось тоже состояло когда-то из трех слов: не-бо-се и значит оно буквально – «нет, не так!» или «как бы не так!» – отчетливое стремление действовать наперекор – врагам ли, обстоятельствам жизни, трудностям природы – не суть. Таковы две сваи русского характера: авось – «а вот так!» сделаю, как задумал, как считаю верным, настою на своем; и небось – «как бы не так!» сделаю наперекор всему! Верно сказано: русский крепок на трех сваях – авось (а вот так!), небось (как бы не так!). Третья свая русского характера – как-нибудь. Слово как-нибудь не имело прежде значения ущербного разгильдяйства, лености или халтуры. Как ни будь означало – любым способом достигнуть цели, дойти до нее даже наперекор здравому смыслу, как бы то ни было, чего бы это ни стоило, во что бы то ни стало. Как ни будь!
    Вот он, истинный смысл очищенной от лживой коросты, от всего наносного, напридуманного, очень точной русской поговорки: «Русский крепок на трех сваях – авось (а вот так!), небось (как бы не так!) и как-нибудь (во что бы то ни стало!)».
    И разве не оправдал наш народ этой поговорки в истории, упорной борьбой за свое не только духовное, но и физическое существование? Разгромив хазарский каганат, монгольскую империю, турецкую империю, польское королевство, шведское королевство, наполеоновскую французскую империю, гитлеровский третий рейх, народный характер наш прошел такую школу, которой не знал ни один народ в мире, мы уже инстинктом, нутром чуем необходимость испытаний как горнила, закаляющего тело и душу. «Не терт, не мят – не будет калач!» Наша русская жизнь – всегда ход против течения, отсюда и поговорка – «по течению плывет только дохлая рыба». Всякий раз, когда случается на Руси беда, а беда по-русски означала исконно иго, порабощение, так вот при нашествии беды нам всякий раз приходилось доказывать и врагам нашим, и самим себе, что мы не мертвые, а живые, что плыть по течению не в наших свычаях и обычаях, что мы от меча и тягот никогда не бегали и бегать не собираемся.
    Вот грянула на Русь новая беда – иго жидовское, а это значит, что пришло время снова доказывать, что русский крепок на трех сваях – авось, небось и как-нибудь, и пусть вокруг враги думают, что-де этот легкомысленный, ленивый, привыкший все терпеть и все сносить народишко склонит выю под очередной грабеж и разор. Благо, наша творческая интеллигенция их в этих иллюзиях не разубеждает. Это даже и хорошо, что большинство наших писателей, политологи, социологи, практически все журналисты видят русских полупьяными африканычами, жалкими Акакиями Акакиевичами, вот Гитлер и Розенберг тоже изучали Россию по произведениям русских писателей, и, разумеется, не узрели там ни силушки богатырской, ни волюшки молодецкой, ни стойкости, ни подвига, а времена Ильи Муромца да Тараса Бульбы почли за давно минувшие.
    Вот сочли Гитлер с Розенбергом этот наш критический реализм за настоящую правду, да и поговорку про авось, наверное, по оплошке изучили как пример русской слабости, и положили свои выводы в основу плана «дранг нах остен». Каково же было их изумление, когда встретили немцев в России не Смердяковы и Свидригайловы и не Платоны Каратаевы, а настоящие русские воины, разглядеть которых русская литература до сих пор не удосужилась. И хорошо! Неожиданность, как известно, обезоруживает врага. А русские воины на Руси не перевелись. И русские авось, небось и как-нибудь в их подлинном смысле до сих пор живы в нас.
    Авось выстоим – вопреки невзгодам и предательству, продажной безсовестности властей.
    Небось не замаешь – наперекор наглому оккупанту и грабителю.
    Как-нибудь эту напасть переможем – любой ценой силу вражию своей поистине богатырской мощью одолеем.

Татьяна Миронова,
доктор филологических наук